Дефолт

Над их головами горели фонари, а в вышине летели белые облака, то и дело закрывая звёзды. Стареющая луна появлялась утром; когда Оксана видела её из окна спальни, сразу грустнела. И сейчас ей ужасно захотелось отделаться от Володи, удрать домой. Вот он, рядом, темнеют окна родной квартиры. Но нужно идти…

– Володя, а вы много народу спасли? – нарушила молчание Оксана.

– Да не считал я! Кого спас, все мои. Жалко мне калек, смотрю на них и мать вспоминаю. А ну как бы её забрали в рабство да заставили попрошайничать? Понимаю, как тяжко без ног, а таких больше всех эксплуатируют. Кое-кого из них я даже на работу пристроил потом. Некоторые дали свои адреса, и я родителям написал, родственникам, чтобы приехали за ними. Кое-кто сам от меня сбежал. Бывали и тупые, которые и по второму разу в рабы попадали. Опять их спасал, но домой к себе не водил уже. Сами, значит, виноватые. Во второй раз трудно фраернуться. Да и мне мало радости их у себя держать. Бывает, менты вломятся ко мне в магазин, а с ними цыганский барон, весь в золоте, рабов своих ищет. Приходится на чердаках их прятать. Но тот, к кому мы идём, у цыган никогда не был. Я ему в другом помог. Гошке-то. У него беда случилась – мать по пьянке под трамвай насмерть попала. А отец лохом оказался первостатейным. Впустил девчонку в квартиру – она умоляла защитить от насильников. На второй день пришла с водкой, с закуской. Ночь провела с мужиком, будто в благодарность за спасение. Я утром явились два амбала, якобы братья несовершеннолетней девушки. Сказали, что мужик её обесчестил, но, если отдаст квартиру, всё простят. Он испугался, Гошку на улицу вытурил, и сам бомжевать пошёл. Уехал куда-то с поездом уже два года назад. Гошка в соседнем с моим магазине ящики таскал, тем и жил. Ему восемнадцать сейчас. Я его приручил, взял к себе на работу. А он влюбился в проститутку, которая около метро в ларьке работала. И ушёл от меня, стал с ней жить по чердакам. Она иногородняя – из Харькова. Сын у них, около года уже. Из-за мальца их с чердаков то и дело гоняют – плачет он, всё слышно. Вот, прибыли.

Владимир открыл скрипучую дверь, потом набросил массивный крюк.

– Сейчас по лестнице кверху, а потом – на чердак. Залезешь или Гошку вниз позвать?

– Залезу, не беспокойтесь.

Оксане очень хотелось посмотреть, как живут на чердаке бродяги, да ещё с ребёнком. За то и любила она свою работу, что вместе с хорошей зарплатой и моральным удовлетворением получала ещё и бесценный жизненный опыт.

– Тогда давай след в след за мной. Я свет выключу, а то жильцы увидят, что к ним ещё и гости шляются. Заругают, – просипел Володя Оксане на ухо. – А Гошка парень – что надо. Кормилец, опора крепкая. Колотится, как проклятый. Грузчиком, сторожем колымит. Бывает, всякие просьбы деликатные исполняет. Ну вроде как твоя… Лишь бы заплатили, в так – не до жиру.

– И сколько он возьмёт? – опасливо осведомилась Оксана, поднимаясь по крутой лестнице и нашаривая рукой исцарапанные перила.

– Это ты с ним договаривайся. Но баксов триста нужно дать, семья у него всё же. А вдруг убьют или ранят? На что Ирка жить будет?

– Ещё терпимо, – вздохнула Оксана и почувствовала себя полной дурой.

Выгонит её шеф из агентства и правильно сделает. Не может она растрачивать казённые деньги. Только своим хозяйка, но для чего нужна эта филантропия, особенно когда уже никто и не просит помочь? Народу и собственные-то заморочки по фигу, а она чужую боль к сердцу принимает. А потом эта же самая Саша и знать её не захочет…

Они поднялись на последний, кажется, шестой этаж, и Володя лязгнул в темноте каким-то железом. Достал из кармана фонарик, зажёг его и осветил перекладины лесенки, ведущей на чердак.

– Лифт сломанный у них уже с месяц, наверное… Давай, карабкайся, а я тебя снизу подстрахую. Постучись снизу в люк, Гошка и откроет. А. может. Ирка. Они ещё не спят в это время.

Откуда-то воняло тухлятиной и переваренной капустой. Оксана, дыша ртом, ухватилась за перекладину, а на самую нижнюю поставила ногу. Она понимала, что придётся лезть в смрад и в грязь, оделась-обулась соответственно. Зря перчатки дома оставила – тут и чесотку подхватить недолго, и лишай, и вшей. Дома сразу же в ванну нужно нырять, чтобы потом долго не лечиться…

Чувствуя, как на зубах скрипит песок, Оксана, насколько смогла, вытянула руку и костяшками пальцев постучала в створку. Володя переступал на лесенке, сопел и молчал, деликатно придерживая Оксанины лодыжки. Решив, что Гошка с Иркой не слышат, она повторила стук.

Люк открылся, оттуда брызнул свет, показавшийся очень ярким после кромешной темноты. Две мускулистые руки высунулись из квадратной дырки и легко, будто Оксана ничего не весила, втащили её на чердак. Плосколицый парень с усами подковой помог взобраться и Володе. Оксана удивилась, заметив, что молодой бомж выглядит сытым, чистым, нормально побритым, да ещё носит недешёвые кроссовки «Босс».

Далее Гошка зарыл люк, отряхнул «варёнки» и весело поглядел на гостей. Володя пришёл сюда не впервые, но Оксана с изумлением озирала картонную кроватку, в которой гулил пацан месяцев десяти от роду. Ещё на чердаке обнаружились матрас с двумя подушками и шерстяным одеялом, табуретка, заменяющая стол, одноразовая посуда из кафе и единственная эмалированная кастрюля на той самой табуретке. Нехитрое детское бельишко сушилось на протянутой под крышей верёвке. Под ногами хрустели сухие ветки, шуршали листья – из-за них на чердаке пахло лесом, а не отвратительной стряпнёй.

– Специально постелили, чтобы шаги заглушать, – пояснила возникшая ниоткуда худая большеглазая девушка в косынке и мужской рубашке. На шее у неё висела монетка с дырочкой. – Здесь тепло, не сыро, и Гошке-маленькому не дует. На зиму глядя, куда бежать, если милиция приедет? Вот мы Гошке рот по ночам и зажимаем, чтобы не орал. Меня Ириной зовут, – представилась девушка, смущаясь.

– Георгий. – Парень крепко пожал Оксанину руку. – Садитесь вот, – он добыл из угла обшарпанную скамеечку. – А Володя, как всегда, на пол.