Джокер старого сыскаря

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты чьих будешь-то, родимый? – тихим, певучим голосом спросила женщина, облегчённо распрямившись и вытерев губы кончиком серого платка.

– Проездом я у вас, понимаешь. Надо бы найти одного человека, да вот не знаю, где живёт.

– А кличут-то его как, энтого человека?

– Матвей-меняла…

– Матюха Щёкин, выходит. Так он у меня в шабрах. Айда, доведу до его избы.

– Может, лучше на машине? – обрадовался Репнин. – И вас как раз довезу до дома. Идёмте, вот она у меня стоит.

Женщина с опаской посмотрела на «Москвич», но, поддавшись обаянию Тимофея Кузьмича, кряхтя забралась на переднее сиденье и гордо посмотрела на стоявших у магазина односельчан. Поправила сползший на лоб платок, подтянула его концы. Репнин краем глаза наблюдал за ней, едва сдерживая улыбку: «Женщина она и есть женщина, везде одинаковая – что в городе, что в деревне, что молодая, что давно забывшая о молодости…»

Миновав два переулка, переехав бревенчатый мосток через полноводный ручей, наконец оказались на широкой, как в Сосновке, улице с такими же потемневшими от времени и непогоды, но в большинстве своём добротными домами. В одном из них и жил Матвей Щёкин, которого провожатая Репнина вызвала громким стуком дубовой чурки, подвешенной к воротам.

– Ну чего, Палага, шумишь? Ай пожар где какой? – Ещё нестарый, плотного телосложения бородатый мужик вышел из приоткрывшихся ворот на улицу.

– Вота привела к тебе доброго человека. – Женщина показала головой на Репнина. – Он меня в машине привёз прям из лавки, дай Бог яму здоровьица… Побегу я, беседуйте…

Мужчины остались одни. Матвей недоумённо смотрел на Репнина, похоже, пытаясь вспомнить, виделись ли они где раньше. Тимофей Кузьмич не стал затягивать его гадание о причинах своего визита.

– Я следователь из города, Тимофей Кузьмич Репнин. – Он протянул руку Матвею. – А вас как величать?

– Чё меня величать-то? Матюха Щёкин, все так кличут. А чё те надо-то от мене? Вроде ни чё не зоровал… За что мене срестовывать-то?

– Да я вас ни в чём не обвиняю и арестовывать не собираюсь. Меня другое интересует. Давайте присядем, поговорим. – Тимофей Кузьмич подошёл к стоявшей у изгороди низенькой скамейке из доски на двух чурбаках и сел. Матвей насторожённо последовал его примеру.

– В конце декабря прошлого года вы были в Святом Поле?

– Бывал, – не задумываясь ответил Матвей. – Опосля и в феврале наведывался к старикам. Как моя Меланья-то померла, Царствие ей Небесное… Почитай, уж двенадцать летов прошло. Обет я дал перед Богом пособлять староверам. Мы с Меланьей-то тоже старой веры. Они за неё грешную молятся постоянно… Ты при мне не кури, – Матвей осуждающе посмотрел на приготовившего сигарету Репнина, – брезгую я ентой вонью… Ну да… В скит всякий потребный скарб доставляю, снедь к праздникам – чё сам куплю в лавке, чё соседи поднесут. Где чё подлажу на дворах… А чё ты спрашивашь-то?

– Мне сказали, что вы в тот день, когда убили двух стариков, были в Святом Поле и вы же позвонили в полицию о случившемся. Это так?

Матвей с прищуром посмотрел на Репнина, поправил фуражку на голове, зачем-то подтянул голенище правого сапога, снова испытующе посмотрел на следователя.

– А чё, нашли убивцу-то?

– Ищем. Потому я и приехал к вам, понимаешь, как к свидетелю того злодеяния. Может, чем и поможете следствию.