Искушение и разгром

– Ну так, соблазнила, у всех первым мужчина бывает, а у Патрикеевой – женщина.

– Красивая?

– Ты б видел, не спрашивал. Огромные груди, в два раза больше, чем у меня, плечи широкие, и ведет себя как мужчина. Она сама сейчас не работает, так Патрикеева из тех денег, что ей мама дает, еще ей большую часть отдает, а та ей изменяет все время, все это уже сколько лет длится. Но она не лесбиянка, у нее еще в институте мужиков выше крыши было. И ни одного нормального, все или сумасшедшие, или вообще не поймешь какие, или просто подонки какие-то. И из-за всех у нее крыша съезжает, мы с ней ездили в позапрошлом году в Крым отдыхать, у нее как раз перед этим очередная шиза случилась, я там не знала, куда от нее деваться, все ходила за мной, нудила, плакала: хочу Василия Петровича.

– Это кто?

– Это ее тогдашний мужчина, он шизофреник, два раза в психбольнице лежал из-за попытки самоубийства, они как раз перед этим там из-за чего-то расстались. Патрикеева сама себе вены резала, у нее все запястья в шрамах, она на локтях платок носит. И вены несколько раз резала, и таблетками травилась.

– И не умерла?

– Она не для того резала, чтоб умереть.

– А для чего?

– Не знаю, я этого не понимаю, но не для того, чтобы умереть, это точно. Для того чтобы умереть, так не режут. Она сначала режет, а потом в скорую звонит. И таблетки глотает, когда мама в соседней комнате.

– В общем, чувствую, она твоя лучшая подруга.

– На самом деле так и есть, я Патрикееву люблю, она, когда на нее шиза не находит, нормальная бывает, мы еще со школьных лет дружим, я на самом деле ни с кем так, как с ней, не могу разговаривать. Ты ее еще увидишь, поймешь, она классная.

Пересекая поперечный путь, они промчались по эстакаде. Шоссе пошло под уклон, сверху им открылся вид на плывущие по шоссе во тьме машины и россыпь огней впереди, чернота бежала по обе стороны дороги, наклон незаметно выровнялся, сквозь огни сгустившихся вокруг шоссе домов они въехали в город. Машинально считав на домах название улицы, чувствуя, что должен занять себя определением пути, по которому нужно ехать, затянутый дорогой, он кивнул ей:

– Посмотри, там, в бардачке, карта должна быть. Разберемся, куда ехать.

Открыв бардачок, найдя справочник и пролистав его, она указала ему поворот, бесконечные дома тянулись мимо, проехав чередой улиц и выбравшись на проспект, они свернули снова; глядя в справочник и осматриваясь по сторонам, она несколько раз подсказала ему, куда поворачивать; оставив позади несколько микрорайонов, они выбрались на знакомую улицу. Светясь витринами в первых этажах, мимо тянулись массивно-длинные дома старой постройки; увидев очередной магазин, она оглянулась:

– Надо бы чего-нибудь купить, если мы в гости идем.

Остановив машину, спрыгнув на асфальт, он пошел к магазину, повторяя в уме названный ей список продуктов; темнота была теплой, сквозь прозрачную витрину ему были видны прилавок и ярко освещенное пустое пространство магазина. Иллюзия обычной жизни охватила его – вот он, как все, идет по улице, покупает в магазине продукты, собирается идти в гости; стараясь не думать об этом, он открыл стеклянную дверь и подошел к прилавку; заплатив и получив пакет с едой и бутылками, он вернулся к машине. Проехав еще несколько домов и свернув под указанную ей арку, они въехали в погруженный во тьму внутренний двор; остановившись у очередного подъезда с козырьком, переключив рычаг скоростей на ноль, он заглушил мотор.

Двор был погружен во тьму, фонарей не было, в глубине двора чернели силуэты беседок и трансформаторной будки, при свете уходящих вверх шахматных окошек он заглянул в салон: боеголовка была на месте, подключенный к ней анализатор от тряски опрокинулся панелью вниз. Отсоединив и упаковав в сумку прибор, он поставил сумку на асфальт; потянув к себе на куске мешковины боеголовку, он кое-как обернул ее; достав из сумки проволоку, с трудом приподнимая обернутую конструкцию, он в двух местах обмотал ее; собравшись с силами и потянув на себя, он приподнял и вытащил ее из машины, на последнем мускульном усилии ему удалось плавно опустить ее на землю. Найдя в «Газели» какие-то тряпки, во много слоев обернув ими обе проволочные петли, он, взявшись за них, стараясь приноровиться, приподнял боеголовку, сквозь тряпки проволока резала пальцы, но пару шагов вытерпеть было можно, во много приемов дотащив конструктив до двери, а затем до лифта, он опустил его, дожидаясь, пока Наташа, дотащив сумку, нажмет кнопку. Вновь взявшись за петли, поставив боеголовку вертикально и прислонив к стене, он, стараясь делать все максимально плавно, перекантовал ее в лифт, Наташа с сумкой втиснулась следом, нажав кнопку этажа; двери захлопнулись.

На верхнем, седьмом этаже он дотащил боеголовку до дверей квартиры, Наташа нажала звонок. Спустя минуту дверь открылась, в проеме показалась высокая девушка в халате с распущенными черными волосами, как будто не удивившись, бросив быстрый, все замечающий взгляд, она посторонилась, пропуская их в коридор, под вешалкой Наташа опустила сумку; с трудом продвинувшись вслед за ней, он прислонил к стене боеголовку. С тем же выражением какой-то всепонимающей апатии глядя на них, дождавшись, пока они разместили свои вещи, девушка, указывая им путь, прошла в комнату, проходя, она мельком оглянулась на Наташу:

– Я тебе на работу звонила, мне сказали, что ты в отгуле.

Идя следом, Наташа быстро обернулась в сторону коридора: