– Какой ужас! – хором воскликнули девушки, словно смерть от удавки была страшнее любой другой.
– Похоже, все три убийства совершил один и тот же человек, – следователь остановил свой взгляд на Дайнеке. – Охранников убили не в восемь, как вы предполагаете, а после двенадцати ночи.
– Не может быть, – попыталась возразить Дайнека.
– И тем не менее. По крайней мере, об этом говорит предварительное медицинское заключение. Правда, у одного из охранников почему-то раздроблена кисть правой руки, что странно. И случилось это, когда он был еще жив. Есть у меня кое-какие предположения. Знаете, что самое непонятное? В момент убийства охранники не оказали никакого сопротивления. Даже не думали применить табельное оружие, как будто сидели и ждали, пока их убьют, – внезапно умолкнув, Ломашкевич резко поднялся и открыл дверь, но Ирина остановила его:
– Прежде чем вы уйдете, хочу вам сказать…
– Что еще?
– Эдик не мог!
– Разберемся.
Ирина зарыдала так, что следователь растерянно остановился в дверях.
– Разберемся, – повторил он и вышел.
Не переставая рыдать, Ирина кивнула. Дайнека обняла ее, и они уселись на сиденье, тесно прижавшись друг к другу.
Шаги за дверью были поразительно гулкими и тяжелыми. Хлопали двери, кто-то говорил по телефону. Сквозь пыльное стекло проступал Красноярский вокзал на фоне серого неба.
Дайнека прижала Ирину к себе:
– Все будет хорошо…
Проверка документов и осмотр вещей не отняли много времени. Вручив повестки, пассажиров злополучного вагона отпустили.
Дайнека стояла на перроне рядом с Ириной.
– Ирина Ивановна, опаздываем! – в который раз торопил водитель студийной машины. – Запись в два, и так уже задержались. Ирина Ивановна…
– Вот, держи, здесь записаны все мои телефоны. Как только устроишься, сразу звони.
В последний раз обнявшись, недавние попутчицы распростились.
Дайнека осталась одна.