Понедельники никто не любит. Они бывают разными. Сложными, интересными и такими, когда может вдруг выясниться, что именно в этот понедельник наступит настоящий апокалипсис. Не для всех, есть шанс, что кто-нибудь спасется из тонущей лодки жизни, но к своему ужасу ты понимаешь, что в число счастливчиков сто процентов не войдешь.
После роскошного концерта в доме на Малой Никитской казалось, что снова на какое-то время наступит тишина и Скрам заработает в прежнем режиме, но у судьбы на Адриана Шагалова были другие планы. Хотя у меня есть примерно два часа до того, как я узнаю об этом. А сейчас я стою на кухне квартиры номер семь и шепотом обращаюсь к Борису Емельяновичу, тихо надеясь, что мой шеф меня не услышит. Дело просто в том, что и этой ночью Моржик пробрался ко мне в спальню и опять приставал к моей руке. Я не робкого характера, к животным отношусь спокойно. К тем, которых знаю. К коровам, курицам, козам, на худой конец. Рептилии же для меня что-то очень странное и довольно устрашающее. Михаил Павлович как раз вышел из кухни, а я завершила свой завтрак, так что совершенно оправданно смогла отойти от стола.
— Борис Емельянович, — обратилась к нему шепотом, покосившись за спину на своего шефа — тот, казалось, не обратил на мой поступок никакого внимания. Невозмутимо допивал свой кофе, увлеченно рисуя в любимом блокноте.
— Да, Наташенька, — пропел себе под нос повар, приоткрыв крышку большой кастрюли и засунув свой выразительный нос туда. Он потянул аромат через крупные ноздри и улыбнулся — судя по всему творение собственных рук его действительно порадовало.
— Борис Емельянович, вы только не обижайтесь, пожалуйста, — продолжила я шептать. — У меня к вам есть большая просьба.
— Нет такой просьбы, Наталья Олеговна, — закрывая крышку, улыбнулся мне Академин, — за которую я мог бы обидеться на вас. Говорите!
— Вы не могли бы… я бы хотела… я бы хотела попросить вас получше запирать на ночь Моржика.
— Моржика? — искренне удивился повар. — Разве он шумит?
— Нет, — я еще больше понизила голос и даже прикрыла ладонью рот, — он не шумит, он гуляет по дому.
— Гуляет?! Не может этого быть! Смею вас уверить, что он надежно заперт в новой клетке и на ночь я его из нее не выпускаю. Дырок в ней нет, замок надежный. Ему надо стать волшебником, чтобы покинуть клетку. А почему вы…
Академин хотел что-то добавить, но потом словно о чем-то догадался, поправил пышные усы и недобро ухмыльнулся.
— Наталья Олеговна, вам не стоило выполнять просьбу Расторгуева. Как некрасиво с его стороны кляузничать таким образом. Просить девушку высказать его личные претензии. А все из-за его попугая! Уверяю вас, Моржик заперт в клетке, а все эти разговоры не более, чем сплетни! Грязные выдумки!
— Это не сплетни, Борис Емельянович. Меня никто не просил к вам обращаться. Я… В пятницу ночью и сегодня ночью тоже, Моржик приходил ко мне в комнату.
— Этого не может быть! Это невозможно. Клетка заперта, я повторяю. К тому же, Наталья Олеговна, насколько мне известно, вы всегда плотно закрываете дверь в свою комнату. Уж простите, в этом доме я поднимаюсь раньше всех. Так что нет никакого смысла выдумывать такие глупости, так и скажите старику Расторгуеву. Мой Моржик еще не научился летать, как его попугай. И открывать двери, кстати, тоже.
— Но как же, я чувствовала, что кто-то приходил в мою комнату? Что-то холодное, — интуитивно, говоря это, я потерла тыльную сторону ладони, — притрагивалось к моей руке. Такое жесткое, не очень приятное, как будто чешуйчатое…
Меня передернуло, но не так сильно, как секундой позже передернуло нас обоих, потому что за моей спиной раздался внезапный звук, на который мы оба с поваром обернулись — чашка с кофе моего шефа после сделанного Шагаловым глотка, встала не обратно на фарфоровое блюдечко, а мимо него, прямо на стол. Ароматный напиток из зерен особого сорта, привезенных из Эфиопии, расплескался по столу.
— Ничего страшного, Адриан Ааронович! — воскликнул Академин, хватая со стола бумажное полотенце и устремляясь к столу, — сейчас я все исправлю. Не извольте беспокоиться!
Но мой шеф его заботы уже не слышал, он вскочил со своего кресла и так поспешно направился на выход, что даже позабыл на столе свой блокнот и карандаш.
— Ай, ай, — неодобрительно мотая головой, бубнил Академин, глядя вслед Шагалову. — Надо отрегулировать температуру кофе, горячий, наверное, слишком. Этого еще не хватало! Чтобы Адриан Ааронович руки обжигал, что же я за повар такой?! Ох, нехорошо это.
Но потрогав чашку, протерев лужу на столе, в недоумении заключил: