Операция «Моджахед»

— Мне всё равно, — надтреснутым голосом пробормотал абрек. — Не хочу слушать. Вам лучше меня убить...

— Всё равно?

— Всё равно...

— Ну, раз всё равно, давай позовём твоих родных и покажем им всем эту дрянную кассету, — Костя встал и с готовностью сделал шаг в сторону двери. — Позвать?

— Ты... Ты самый страшный шакал среди всех федералов, — тупая безысходность во взгляде абрека мгновенно сменилась жгучей ненавистью. — Единственное, что я попросил бы у Аллаха перед смертью, — чтобы дал мне шанс сначала перегрызть тебе глотку! Потом можно спокойно умереть...

— Какая длинная фраза! — Костя довольно осклабился и сел обратно. — Эмоции — это хорошо. Значит, не всё равно. Значит, можно общаться.

— Пошёл ты... — прошипел Рашид. — Не буду я с тобой общаться, шакал!

— Куда ты, на хер, денешься, родной мой, — Костя небрежно дёрнул плечиком и сообщил: — Для начала скажу тебе следующее: вот эту кассету видел очень ограниченный круг людей. Мы её никому не показывали. Более того, я могу тебе поклясться, что её не видел ни один чеченец. Ты понял намёк, нет?

— И что? — Рашид напрягся — не поспевал за ходом мысли психолога.

— Это я тебе сказал, чтобы ты знал: это пока тайна, никто ничего не видел.

— Какая разница, — прошептал Рашид, скривив губы в горькой гримасе. — Ей после этого всё равно не жить. На весь род — позор! Лучше уж сразу...

— Вот! — Костя поднял палец вверх, призывая собеседника ко вниманию. — Пару слов о позоре. Что мы имеем в данной ситуации, если судить с точки зрения развитого цивилизованного общества? Девчонку, по сути, ребёнка ещё, изнасиловали пятеро здоровенных мужиков. И сняли это дело на камеру. Это они улику на себя сняли, недоумки. Девчонку надо не медля отдать в реабилитационный центр, где с ней поработают дипломированные психологи, полечить и переселить — если уж сильно приспичит — в другое место, где ей ничего бы не напоминало о случившейся трагедии. А насильников — под суд и как минимум лет на двадцать каждого на строгий режим...

— Можешь не распинаться, давай сразу к делу, — покачал головой Иванов. — По-моему, он тебя не слушает.

— Он слушает, но ему пока поровну, — уверенно заявил Костя. — Потому что он понятия не имеет, как это вообще может быть — с точки зрения цивилизованного общества... Мы, нохчи, гордые дети гор, живём по своему средневековому укладу и клали с прибором на вашу цивилизацию...

— Ты что, тоже нохчо? — неожиданно спросил по-чеченски как будто бы и в самом деле не слушавший психолога Рашид.

— Он не нохчо, — ответил я на чеченском. — Просто говорит так, чтобы тебе понятнее было.

— Он что, думает, я совсем баран? — Рашид чуть оживился — обратил свой взор в мою сторону.

— Если не баран, слушай его, — предложил я. — Он только на вид вредный, а на самом деле очень умный и чуткий. Это его работа. Он спас не один десяток таких семей, как твоя. От позора, от смерти и так далее. Думаешь, ты один такой на всю Чечню?

— И о чём мы там журчим? — недовольно прищурился Костя.

— Я сказал, что ты самый отъявленный мерзавец, каких только видела чеченская земля, — перевёл я. — И не колеблясь покажешь эту запись его родным, если он тебя не будет слушать.