— Хорошо. Когда поднимем тревогу?
— С подъемом. Шесть часов Бакарову хватит, чтобы углубиться в ущелье, даже с частыми остановками. У нас Никольчук должен был нести службу до 6 утра?
— Да.
— Так вот, как его сменщик Богдан Попох обнаружит труп, тогда и забьем тревогу.
— Думаю, Мусса станет настаивать на преследовании офицера. Ведь его можно успеть перехватить на шоссе.
— Пусть настаивает. Решения в отряде принимаю я. Как считаешь, он со своими «горными орлами» посмеет ослушаться меня и Тагаева?
— Нет. На это он не пойдет. Конфликт с тобой ему не нужен. Так можно и денег лишиться, ведь вся оплата проходит через тебя.
— Вот именно. Поэтому продолжаем работать по плану. Сейчас отдыхаем до тревоги, после начнем отход в Карбек.
— Считаю, следует заминировать аул и подходы к нему, — предложил помощник.
— Подумаю. Потеряв заложников, мы не могли оставаться здесь, как не могли не понимать, что беглый Бакаров сообщит о базе, и сюда быстро заявятся непрошеные и очень злые «гости». С подъемом передашь Тагаеву приказ выставить, где возможно, растяжки.
— О’кей, шеф!
— Идем, Рэм, спать!
— С удовольствием, — кивнул Кунич, и бандиты вернулись в дом.
Добравшись до вершины горного хребта, Бакаров вынужден был сделать привал. Сверху осмотрел аул. Там все было спокойно. Отдохнув, Павел начал спуск и затратил намного больше сил, чем при подъеме. Это кажется, что спускаться всегда легче, в горах все наоборот. Малейшая ошибка, упор ноги не на тот камень, и сорвешься вниз. Тогда спасти может только чудо. В 2.30 Бакаров оказался в ущелье и вновь сделал привал. Сказывалась кратковременная потеря формы. Но проход перевала — это уже хороший отрыв, если боевики обнаружили его исчезновение и верно просчитали путь отхода. Впрочем, ничего не указывало на преследование. Старший лейтенант попытался вспомнить карту района. Это ущелье, если принимать за базу Мадьяра брошенный аул Боксар, отмечено на карте как безымянное, оно выходит к шоссе. Сколько до него? Тридцать километров? Двадцать? Он ушел на запад. От Боксара до хутора тридцать восемь километров, это если по горному серпантину, и далее по прямой через равнину. От аула до ущелья по прямой километра три, от шоссе до Калача около десяти километров. Значит, по ущелью придется идти двадцать верст, ну, может, немного меньше. В его состоянии это примерно шесть часов пути, следовательно, к шоссе он сможет выйти где-то в 8.30 — 9.00. При самом оптимальном раскладе его побег могут обнаружить в 6 утра. Полчаса уйдет у «духов», чтобы организоваться, понять, что произошло. Имея технику, уже в 7 часов банда может перекрыть шоссе. От выхода из ущелья до серпантина около трех километров. Не обнаружив его по дороге и не догнав на шоссе, Мадьяр, скорее всего, разделит банду. Часть отправит назад, осмотреть склоны, часть пошлет в аул и дальше, в сторону Карбека. Это пусть и наименее пригодный во всех отношениях, но вполне вероятный путь отхода. Часть банды он должен оставить на шоссе и еще одну часть может отправить в ущелье. Так что примерно часов в семь боевики окажутся там. Пойдут ли они наверх? Может быть. Но скорее всего, укроются где-нибудь на выходе. По всем расчетам, Бакаров не успеет уйти на равнину до того, как «духи» перекроют все пути отхода. Но долго находиться на шоссе у серпантина и даже в ущелье они не смогут. Наверняка и группы отряда начнут поиск пленных офицеров. Встреча с отрядом спецназа однозначно в планы Мадьяра не входит. Значит, боевики проведут рейд часов до девяти. Затем им придется вернуться на базу, чтобы тут же покинуть ее. У Мадьяра где-то есть запасная база, туда он и уведет отряд. Что из всего этого следует? То, что на равнину Бакарову можно выходить где-то после 10 часов. И идти не по дну, где теоретически возможны либо засада, либо выставление минных ловушек, а по склону. Левому или правому, это зависит от рельефа. На подобный маневр он потратит не меньше двух часов и реально сможет выйти к шоссе примерно в 10.30. Хорошо, если в это время на нем появятся патрули. Тогда его еще до обеда подберут. Если же патрулей не будет, надо идти к Калачу. Еще около десяти километров, а с учетом нарастающей усталости и преодоления оврагов и балок это четыре-пять часов. В общем, если не удастся встретиться со своими, ориентировочно в 17 часов он должен выйти к хутору со стороны старой фермы. Проведя расчет и отдохнув, Бакаров сделал несколько глотков воды из горного ручья, ополоснул ледяной водой лицо, поправил автомат и пошел вниз. По ущелью его расчет оправдался. Примерно в километре от шоссе старший лейтенант остановился на очередной привал. Отдохнув двадцать минут, поднялся на левый, более пологий, склон и двинулся дальше под прикрытием кустов. В 10.10 он остановился у выступа, имея перед собой хороший обзор шоссе. Машин на нем практически не было, ни боевиков, ни групп поиска или патрулей. За десять минут наблюдения прошла всего одна грузовая машина, кузов которой был заполнен древесиной — кусками досок, фанеры, плит. Видимо, кто-то из штатских по случаю приобрел дрова.
Бакаров спустился вниз, перебежал дорогу и залег в небольшой яме, повернувшись лицом к шоссе. В течение следующих десяти минут обстановка не изменилась. Он посмотрел на часы — 11.02 — и начал перебежками от балки к балке, обходя глубокие овраги, уходить в глубь равнины, выдерживая направление на хутор Калач. К полудню старший лейтенант отошел от шоссе примерно на километр и сделал очередной привал. Он еще не чувствовал себя в безопасности, боевики могли догнать его на машинах, но эта опасность теперь была из разряда маловероятных. Мадьяр не будет рисковать, увеличивая время и районы поисков, ему надо думать о собственном отходе. В принципе, Павел успевал дойти до хутора раньше запланированного времени, если бы… не случай, который часто коренным образом меняет все планы, а нередко угрожает и жизни.
Бакаров отошел уже на три километра и уперся в овраг, что тянулся на восток и запад метров на триста в каждую сторону. Павел осмотрел склоны. Они были пологими и внешне не таили в себе опасность. Дно неровное, глиняное, но сухое. Он шагнул вниз, и тут его левая нога поехала вместе с пластом земли, ступню вывернуло, и дикая боль пронзила все тело. Опрокинувшись на правый бок, старлей скатился вниз. Попытался подняться, но боль в ступне и в икроножной мышце не позволила сделать этого.
— Черт, черт, черт! Ну, надо же, вывих! Так глупо. И так больно, — выругался Бакаров.
Если бы при нем была боевая аптечка, он сбил бы боль и на обезболивающем пошел бы дальше, нога ведь не была сломана, однако аптечки он не имел. И что теперь? Ползти? Так он и за сутки не доползет. Придется что-то делать с ногой. Ему бы помощника, рвануть ступню, чтобы сустав вошел на место, но рядом никого. Кое-как, со стонами, иногда с криком, он вставил сустав, боль в ступне поутихла, а вот голень опухла на глазах. Видно, все же или сильно потянул мышцу, или порвал. Пришлось резать куртку и лоскутами затягивать голень, после чего он вновь попытался встать, но боль ударила по ноге, как молотом. Павел осмотрелся, ничего подходящего для костыля не увидел. С огромным трудом он поднялся на равнину, опираясь на автомат, и только в ближайшем кустарнике нашел крепкую ветвь, на которую можно было бы опереться. Срезав ее и очистив от мелких веток, используя гнущийся под весом костыль, сильно хромая и страдая от боли, Бакаров пошел дальше. Боль не давала покоя, но офицер усилием воли заставлял себя идти дальше. Как он прошел эти километры, затратив на переход более десяти часов, Павел и сам не понимал, а когда миновал ферму и вышел на окраину хутора, потерял сознание…
Девять вечера летом для молодежи любого населенного пункта — самое время для гулянья. Собрался на улицу и Коля Дунин. Но сегодня мать запретила сыну гулять. Днем Колька провинился, не залил водой бак для полива огорода, за что и был наказан. Но сердце матери отходчиво. Колька же, пообещав завтра исправить забор, добился все же своего.
Он выскочил на крыльцо и вдруг увидел непонятно как отвязавшегося пса по кличке Тор.