Охота на маршала

22
18
20
22
24
26
28
30

И тут же, без перехода: «Анна – как?»

Тем сырым ноябрьским вечером все трое собрались дома у Гонты за столом. Анна плакала, мужчины пили, разговора не получилось. Дмитрий пытался оставить Ивана ночевать, на что получил в ответ грубое: «Третьим, командир?» Понимая, что Борщевский пьян, в полной мере сознавая исключительную сложность создавшегося положения и даже отдавая себе отчет, что сейчас чувствует Анна, майор все равно не стерпел – ударил. Одного раза оказалось достаточно: Иван, неожиданно для бывшего командира, ответил, метя не в лицо – в грудь, сбил Гонту с ног, отбросил к стене, только дальше ни один из мужчин продолжать не захотел. Подхватив вещмешок, Борщевский ушел в ночь.

Утром Гонта, страдая от всего, от чего только можно, включая жуткое похмелье, лично принял, как рассказал после жене, остатки Борщевского от дежурного по линейному отделу на железнодорожной станции. Иван, со слов милиционера, пил в буфете до самого закрытия, угощая всех подряд и собрав вокруг себя кучу благодарных люмпенов. А когда рабочее время кончилось и заведение стали закрывать, устроил дебош, требуя водки. Даже грозил невесть откуда взявшимся пистолетом. При этом, сообщил дежурный, понизив голос до шепота, дебошир поносил не только товарища майора Гонту, но и поминал всуе таких людей, что, не будь дежурный сам фронтовиком и не уважай он начальника милиции изо всех сил… Короче говоря, сдать Борщевского из рук в руки товарищу майору дежурный счел своим долгом сегодня. Однако на будущее, пряча глаза, предупредил Гонту: рано или поздно вынужден будет сигнализировать, иначе на него самого уйдет сигнал – дескать, не отреагировал на выходки антисоветского характера.

Поговорить с проспавшимся Иваном у Дмитрия не получилось. Но решение Гонта принял быстро, как на фронте в критической ситуации: отпускать далеко от себя Борщевского не стоит. Иначе рано или поздно окажется либо на дне, либо – там же, где Соболь, даже, может быть, в соседней камере: гипотетически подобное начальник бахмачской милиции допустить мог. Поэтому, легко выяснив, что в Киеве, как и ни в одном из населенных пунктов Советской Украины и тем более – в масштабах всей страны, Ивана Борщевского никто не ждет и ничего не держит, Гонта предложил бывшему взводному остаться здесь.

На квартиру одинокого фронтовика взяла сердобольная Вера Михайловна, потерявшая в войну мужа, брата и сына. Была еще невестка, но ее угнали на работу в Германию, и с тех пор вестей от нее не было. Так что крышу над головой, угол и какой-никакой стол Иван в Бахмаче получил. Помог начальник милиции и с работой, похлопотал за фронтового друга и устроил грузчиком на железнодорожной станции. Для кого это делает – для него, для себя или для Анны, – майор объяснить не мог да не очень-то и хотел. Жена с тех пор справлялась о бывшем крайне редко, разве с учетом того, что законный супруг жив, переоформила надлежащим образом документы, перестав числиться вдовой офицера, вышедшей замуж повторно, – просто ради соблюдения бюрократических формальностей оформила с Борщевским настоящий, законный развод.

Но всякий раз, когда Иван срывался в пьяный загул – а такое за несколько месяцев со дня его появления случалось все чаще, – сперва квартирная хозяйка, затем работники милиции, никого, кроме майора Гонты, в известность об этом не ставили. Анна же, от которой Дмитрий не скрывал ничего, что касалось ее бывшего мужа, всякий раз на некоторое время замыкалась в себе.

То ли начинала отдаляться от Гонты понемногу, маленькими приставными шажками, то ли казалось это майору…

Молчали мужчины.

Тикали старые хозяйские ходики.

Дмитрий заговорил первым, стараясь держаться так, словно ничего особенного не произошло:

– Так что дальше, Ваня? Нагуляешься когда?

– А я не гуляю, командир, – парировал Борщевский.

– Пусть так. Повторю вопрос: уехать не надумал?

– Напомнить тебе, что ты же сам меня тут и уломал остаться? Гонишь теперь…

– Уламывают девок. Я по-хорошему хотел.

– Ага, очень хорошо. Ловко так. Усыновить вместе с Анькой, вот будто так и надо… С ложечки кормить… Я бы вам по хозяйству, дрова колол бы…

– Надоело, Иван. Одна и та же песня. Бесишься, чего хочешь – не ясно. Кому жизнь поганишь – непонятно. Жить здесь ты не можешь. Думал – сможешь, теперь понял – ошибочка вышла.

– А я где-то в другом месте иначе смогу? – ощетинился Иван.

– Ты так мне и не ответил, как Анна должна была поступить. Сколько раз спрашивал тебя, ответа нету. Вернулся ты, живой, даже подлечили, хоть сейчас в бой, если понадобится. И жена твоя, мужа похоронившая, меня сразу же бросает, перечеркнув все, что между нами было? Так ты думал, а, Иван?

– Сам не знаю, как думал.