Я Пилигрим

– Тринадцать, – последовал ответ.

Сарацин перечитал стенограмму еще раз, чтобы убедиться: он все понял правильно. Проверяли только тринадцать заводов из пятисот. А страной этой, между прочим, был Китай, имевший самую худшую в мире репутацию безопасности своей продукции. Тогда же Сарацин узнал, что «Чирон», филиал американской корпорации в промышленно развитой капиталистической стране первого мира, вообще не инспектировался.

После праздничного обеда, в десять часов вечера, Сарацин прошел по пустынной Вильгельмштрассе к проходной «Чирона», назвал себя и получил служебный пропуск вместе с направлением на транзитный склад. Там он повстречал турецкого бригадира, который провел Сарацина вдоль бесконечных штабелей упакованных медикаментов, ожидающих отправки во многие города США, и объяснил новому кладовщику, в чем заключаются его обязанности. Нигде не было охраны, ни один контейнер не был заперт и опечатан. Почему-то никому и в голову не приходит, что это надо делать. Даже в пассажирских реактивных самолетах никто не озабочен тем, чтобы запирать двери кабин пилотов.

Когда бригадир ушел домой и Сарацин остался один на складе, напоминающем пещеру, он вытащил свой молельный коврик, развернул его в сторону Мекки и прочитал молитву. Ребенок, ввергнутый в нищету и отчаяние в Саудовской Аравии; подросток, отправившийся на войну против Советов в Афганистан; набожный мусульманин, окончивший с отличием медицинский факультет; злодей, скормивший незнакомого человека диким псам в Дамаске; фанатик, заразивший оспой троих иностранцев и наблюдавший потом, как они умирают в страшных мучениях, – этот человек воздавал хвалу Аллаху.

Напоследок Сарацин поблагодарил Всевышнего за то, что в его жизни есть та женщина из Турции, которая так много для него сделала.

Глава 32

Я прилетел обратно в аэропорт Милас на рассвете. Багажа у меня не было. С заново полученной визой в паспорте и фэбээровским значком я прошел турецкий иммиграционный контроль без всяких задержек. Выйдя из здания аэропорта, я нашел свою машину на парковке и по трассе 330 направился в сторону Бодрума.

В течение пятнадцати минут все было замечательно, а потом, несмотря на ранний час, я попал в длинную дорожную пробку из трейлеров, туристических автобусов и бесчисленных легковых автомобилей, водители которых раздраженно жали на гудки. При первой же возможности я свернул в сторону моря, на юго-запад, рассчитывая, что рано или поздно либо попаду в Бодрум, либо, сделав крюк, вновь выеду на шоссе.

Однако мой расчет не оправдался: я оказался в пустынной местности со следами оползней, беспорядочными грудами камней, глубокими расселинами и зазубренными разломами скал. Это был край, грозящий путнику опасностями. Низкорослые деревья цеплялись за растрескавшуюся почву, словно понимая, что пустили корни на линии разлома. Турция находится в сейсмически опасной зоне: значительные участки южного побережья расположены на подвижных, неустойчивых пластах земли.

Выехав на перекресток, я свернул налево, прибавил скорость и понял, что уже бывал раньше в этом необжитом уголке земли. Даже зная психологию, я не мог точно определить, было ли это случайностью, или моими решениями управляло подсознание, но я в любом случае не сомневался, что, проехав еще немного, увижу океан, а еще чуть дальше обнаружу, выражаясь метафорически, следы кораблекрушения.

Как и ожидалось, я вскоре достиг моря, бушующей неразберихи течений, разбивающихся о скалы, и поехал верхом утеса. Впереди я увидел невысокую отвесную скалу, где давным-давно, в бытность мою совсем еще молодым агентом, парковал свой автомобиль.

Я остановился у заброшенного киоска, вылез из машины и подошел к краю утеса. Безопасность здесь, если о ней вообще шла речь, обеспечивалась лишь поломанным защитным ограждением. К нему были прикреплены знаки с надписями на четырех языках: «Осторожно! Смертельная опасность!»

Это место теперь никто не посещал, но когда-то давно оно было весьма популярно среди туристов и археологов. Однако землетрясения и оползни случались все чаще, киоск стал никому не нужен, а туристы нашли множество других руин, столь же привлекательных, но гораздо менее опасных. А жаль: место было очень живописное.

Остановившись у ограждения, я взглянул вниз, на обломки древних строений. Каменные ступеньки спускались прямо к вздымающимся волнам. Мраморные колонны, части портиков и остатки построенной римлянами дороги прилепились к краю утеса. Руины, заросшие бурыми водорослями, были усеяны прибившимися к берегу обломками дерева, а приносимые ветром мелкие брызги покрыли все это соленой, призрачно поблескивающей коркой.

Дальше в море под слоем воды были отчетливо видны очертания большой веранды: на скальном обнажении стоял известный под названием «Дверь в никуда» классический портик, через который струился солнечный свет. Беспокойное море накатывало на широкую мраморную платформу и отступало назад. Возможно, это был пол какого-то величественного общественного здания.

Когда-то, в античные времена, задолго до рождения Христа, здесь был крупный город, торговый порт, но грандиозное землетрясение оторвало берег и приподняло утес. Нахлынувшее море потопило едва ли не всех выживших после первого толчка.

Я шел вдоль ограды, пока не обогнул отвесную скалу, глядя, как в двух сотнях футов внизу плещется, накатываясь на камни, грязная вода. Ветер дул здесь гораздо сильнее, растительность была чахлой, а земля под ногами еще более зыбкой. Мне пришлось ухватиться за стальной предупреждающий знак, чтобы сохранить равновесие. Я посмотрел вниз: среди волн виднелась старая деревянная пристань, заметно ушедшая под воду с тех пор, как я видел ее в последний раз.

Пристань эта была построена несколько десятилетий назад группой предприимчивых рыбаков, которые поняли, что перевозить на лодках туристов и археологов, желающих ознакомиться с руинами, гораздо выгоднее, чем таскать из моря сети с рыбой и верши с омарами. Главным центром притяжения тогда был не разрушенный город, не «Дверь в никуда», а длинный туннель, который вел к прекрасному римскому амфитеатру, уступавшему, как считалось, только Колизею. Он прославился в античном мире выдающимися по своей жестокости боями гладиаторов и был известен как «Театр смерти».

Я никогда его не видел: там за последние тридцать лет побывали только несколько отважных археологов. Туннель, единственный ведущий туда путь, был перегорожен решетками и заперт после гигантского оползня, открывшего огромные трещины на его потолке. Не были приняты во внимание даже возражения туроператоров: никто не хотел оказаться внутри, когда вся эта конструкция обрушится.

Но совсем не «Театр смерти» или другие античные достопримечательности привели меня на край утеса, а старая пристань, вызвавшая в моей памяти поток мучительных воспоминаний.