Я Пилигрим

Купив с полдюжины сувениров, я объяснил старику за прилавком, что их надо отправить курьерской службой в Нью-Йорк, мне нужна лишь коробочка, чтобы все упаковать. Я написал на ней адрес полицейского участка, где служил Бен Брэдли, и вложил записку, так что если кто-то в Турции откроет посылку, он сочтет ее вполне невинной: коп, находящийся в командировке, посылает своим коллегам в офис несколько памятных вещиц, чтобы они ему позавидовали.

Я сообщал Брэдли следующее: фески пурпурно-красного цвета надо раздать остальным детективам; пластмассовую лампу с женщиной, исполняющей танец живота, он может поставить себе на стол; а две другие вещицы предназначаются для нашего общего друга.

«Не беспокойтесь, он поймет шутку», – написал я.

Все это шуткой, конечно, не было: в ближайшее время я собирался позвонить Брэдли и точно объяснить ему, что нужно сделать с деревянной ложкой для дегустации и чашкой с изображением Микки– Мауса.

Отделить сухую слюну, чтобы ее как можно скорее подвергли тесту на ДНК. Лишь тогда я буду знать, является ли Кумали родной матерью ребенка.

Глава 69

Мои планы изменились. На следующее утро я прибыл в полицейский участок без нескольких минут десять и обнаружил, что Ингрид Коль не приехала, сославшись на неважное самочувствие. Не исключено, что она и впрямь приболела, кто знает? Ингрид пообещала, что, возможно, заглянет попозже.

С Камерон же даже не удалось поговорить, по крайней мере лично. Хайрюнниса позвонила на яхту, но там наотрез отказались будить ее. Какая-то женщина сказала:

– Мне даны четкие инструкции не беспокоить хозяйку. Когда она проснется, я передам, чтобы она связалась с вами.

Я попросил Хайрюннису сообщить мне, как только приедет хоть одна из этих женщин. Однако пока никаких известий от секретарши не было. Два часа спустя я сидел по соседству от полицейского участка, за столиком в летнем кафе, и отслеживал на мобильнике путь своей посылки, отправленной через службу «Федекс». За ночь ее доставили в Нью-Йорк, и скоро она будет на месте. И тут я впервые увидел Ингрид.

Она шла навстречу мне по улице: дешевая сумка через плечо, сдвинутые на лоб солнечные очки (фальшивка а-ля Том Форд), какая-то жуткая шавка на поводке. Вообще-то, среди девушек в то лето было модно выгуливать собак редких пород, но Ингрид это нисколько не заботило, или же она просто над всеми глумилась. Я едва не рассмеялся при виде ее.

Я обратил внимание еще на одно обстоятельство: фото с зернистым изображением немного искажало картину. Она оказалась выше, чем выглядела на снимке. Шорты из грубой хлопчатобумажной ткани и тонкая белая футболка обнаружили чувственность, о которой я даже не подозревал. Коротко остриженные волосы Ингрид за это время немного отросли, и казалось, что взгляд ее голубых, глубоко посаженных глаз пронзает вас насквозь.

Она, без сомнения, была великолепна: пятеро похожих на хиппи молодых людей во все глаза смотрели на нее из-за соседнего столика, но если Ингрид даже и заметила их восхищение, то не придала ему ни малейшего значения. Ее ничто не смущало – даже эта паршивая собачонка.

Помнится, однажды я обмолвился, что есть такие места, которые я буду помнить всю свою жизнь. То же самое можно сказать и про людей. Во всяком случае, сидя в тот день в этом захудалом кафе под жарким турецким солнцем, я сразу понял, что первое впечатление об Ингрид останется со мной навсегда.

Она свернула с пешеходной дорожки и прошла между столиками, направляясь к окошку, где торговали навынос. Когда Ингрид проходила мимо хиппи – судя по языку, на котором они разговаривали, это были сербы, – один из них протянул руку и схватил ее за талию.

– Какой породы эта собака? – спросил парень по-английски с акцентом. Он был небрит, рубашка расстегнута, вокруг бицепса – татуировка.

Ингрид бросила на него испепеляющий взгляд, способный, казалось, выжечь его щетину:

– Отпустите меня!

– Вы не ответили на вопрос, – сказал он, улыбаясь.

– Это немецкая порода. Называется хреногрыз.