Генерал Сабанеев читал.
— Подумайте, каковы будут последствия, если Наполеон перейдет наши границы и составит новую армию. Я полагаюсь на ваш ум, вашу деятельность и силу воли…
Последние слова Павел Васильевич хотел бы произнести сам, с выдержкой, с расстановкой, повышая голос к последней фразе, но слишком хорошо знал, что от волнения не управится с голосом. Он шевелил одними губами, но и так сбился, захрипел, закашлялся, выхватил платок, промокнул глаза, вытер губы. Сабанеев умолк. Генералы сидели с прямыми спинами и ждали. Чичагов заговорил:
— Итак, господа, император надеется, что мы не выпустим французское чудовище назад в Европу. Теперь, когда обе наши армии — Обсервационная и Дунайская — соединились, думаю, что у нас оказалось достаточно сил. Мы знаем, как славно войска Тормасова разбили саксонцев около Кобрина, мы знаем о победах южной армии у Рущука, у Слободзеи. Я уверен, что общими усилиями мы сумеем выстоять против Наполеона.
Опять, подумал адмирал, финал прозвучал не так твердо, как он предполагал вначале. Как просвещенный человек, он не верил ни в магию, ни в заговоры, но отчего-то само имя противника лишало его способности мыслить здраво. «Но, — попытался он уговорить сам себя, — государь доверяет мне, верит в мои возможности, разум, энергию и настойчивость в достижении цели. А император Франции, при всех его несомненных способностях, только всего-навсего человек, и когда-то его звали лишь Бонапартом. Два десятка лет бывшего артиллериста тащит вперед немыслимая удача, но должна же и она когда-то устать и оставить своего баловня. Так почему этому не случиться здесь, в России?..» Павел Васильевич подобрался и сделал еще одно усилие:
— Сейчас середина октября. Согласно полученным сведениям, неприятель выступил из Москвы и отходит к западным границам Российской империи. Войска под командованием графа Кутузова преследуют его и гонят вдоль старой Смоленской дороги. Наша задача — встать непреодолимой преградой и поймать корсиканского зверя в страшный русский капкан. Подробности объяснит вам начальник штаба объединенной армии, ныне Третьей. Опять-таки прошу вас, Иван Васильевич.
Генерал Сабанеев повернулся, прошел к карте, висевшей на стене у двери. Постоял, оглядывая уже хорошо известные ему города, дороги и реки. Хотел было говорить, но вместо этого направился к выходу, приоткрыл створку и выглянул. Караул стоял, как положено, с примкнутыми штыками, готовясь преградить дорогу любому незваному гостю. Рыжий егерский капитан с обнаженной шпагой оглянулся на скрип петель и вытянулся, ожидая приказа. Генерал махнул ладонью — мол, все в порядке — и притянул дверь как можно сильнее.
— Операционная линия Наполеона протянута по поименным пунктам Вильно… — Генерал показал точку на карте. — Витебск… Орша… Могилев… и Смоленск. Кроме этих городов огромные склады оставлены и Минске. Выйдя из Москвы, проиграв сражения при Тарутине и Малоярославце, французы возвратились в Смоленск. Возможно, они намеревались остаться там на зимних квартирах, но не нашли достаточно продовольствия. Теперь у Бонапарта два возможных варианта — идти на Витебск или все же на Минск. Если он решится идти на Витебск — тогда и нам нужно будет подниматься на север, на помощь корпусу Витгенштейна.
Сабанеев повел указкой линию от Бреста к Полоцку.
— Кто стоит сейчас против Витгенштейна? — спросил граф Аанжерон.
— Корпуса Удино и Виктора. Вместе меньше тридцати тысяч. У Витгенштейна примерно на четверть больше, и направление на Санкт-Петербург прикрыто надежно.
— Вряд ли Наполеон решится забираться так круто на север, — заметил генерал Остен-Сакен.
— Безусловно, — согласился начальник штаба. — Скорее всего, он не пойдет даже на Витебск, а будет стремиться к Минску. Потому основная часть исполнения плана уничтожения наполеоновских сил приходится на нашу армию.
— Почему план пришел к нам из Петербурга, а не из ставки главнокомандующего? — задал очередной вопрос Ланжерон.
— Прошу не перебивать меня, генерал! — вспылил Сабанеев; его покрытые мелкими прожилками щеки еще более побагровели.
Ланжерон поклонился, привстав, признавая свою ошибку.
— Его императорскому величеству было угодно распорядиться движением всех своих войск. — Чичагов заговорил сидя, но уверенно и отчетливо; когда дело коснулось отношений политических, он почувствовал себя много сильнее. — Фельдмаршал граф Кутузов командует соединенными силами Первой и Второй армий. Корпус Витгенштейна, и тем более наша армия ему напрямую не подчинены.
Ланжерон хотел напомнить, что корпус Витгенштейна формально числится по Первой армии Барклая-де-Толли, но счел за лучшее промолчать. Он хорошо знал, как упрям и несговорчив адмирал, сын адмирала. Как и все в армии, граф слышал о его стычке с покойным императором. Когда разгневанный Павел Петрович подступил к нему с кулаками, Павел Васильевич отстранился, снял мундир, бросил на кресло и снова стал смирно, но уже человеком штатским. «А теперь, государь, развлекайтесь», — якобы сказал он венценосному тезке.
Человека в адмирале граф уважал, командующего армией не мог разглядеть, даже находясь с ним в одной комнате…
Сабанеев, сжимая в кулаке указку, ждал, пока Чичагов закончит. Дождался снисходительного адмиральского кивка и продолжил:
ebooksa