Сиверсия

– Ты зачем пришел-то?

– Я?! – Лёху удивил вопрос. – Выпить с тобой пришел.

– Выпил?

– Ну.

– Уходи.

– Не могу я. Там слесарь. Отопление чинит. Нюська моя… – замялся Лёха. – Ну, она мне «не мешайся», говорит. Иди, мол… – он прижал руку к сердцу. – Давай еще посидим. Ведь у нас все культурно. Общаемся.

Ларин с надеждой смотрел на Хабарова.

– А пиджак твой синий, с пуговицами, где? – спросил тот.

– Пиджак-то? Так… Нету. Износился … – мужик досадливо развел руками.

– Тогда давай посидим, – Хабаров усмехнулся, – культурно…

Но «культурно» посидеть, как и следовало ожидать, не удалось. Окончательно захмелевший Лёха нес нахальную дребедень, и Хабаров счел за благо проводить его прямо домой, в надежные руки раскрасневшейся от починки отопления Нюськи.

Возвращения Хабарова ждали.

Едва он подошел к крыльцу, из кустов показался рыжий соседский пес, огромный и лохматый, как результат дьявольского кровосмешения, наверное, всех окрестных собак. Важно ступая, степенно помахивая длинным пушистым хвостом, он подошел к Хабарову и деликатно тявкнул.

– Пришел, обормот! – он присел на корточки и погладил собачью морду.

Польщенная таким вниманием псина положила голову ему на колени и от удовольствия закрыла глаза.

– Странное ты существо, – ласково растягивая слова, почесывая за ухом псу, сказал Хабаров. – Плодишь собак, а никого, кроме людей, любить не можешь. Отчего так?

Пес вскинул черные глаза и пристально посмотрел на Хабарова, точно размышлял над столь несуразным положением вещей.

– Сейчас тебе поесть принесу.

Человек ушел в дом, а собака легла у первой ступеньки и, нетерпеливо постукивая хвостом, стала ждать. Он вернулся с банкой консервов, ножом и миской.

– Вот и славно. Вот и молодец… – приговаривал он, с улыбкой наблюдая, как стремительно миска пустеет. – Завтра тебе треску в масле принесу. Ты ведь больше треску любишь. А сегодня, брат, извини. Но это все-таки лучше, чем хозяйские отруби[4]. Как считаешь?