Сиверсия

– Соображаешь, пресса! Но это старая информация. От своего источника в СОБРе я узнал, что все полномочия по ведению операции забрали себе чекисты. Так что, – подытожил Ведищев, – не все так просто, – он деликатно зевнул. – Но. Но… Мы ничего до утра не узнаем. До утра ничего не будет.

– Что ты думаешь обо всем этом?

Ей было важно знать его мнение. Ведищев был профи. Его репортажи из Чечни в первую и вторую войну, из Приднестровья, Косова, Абхазии были всегда обстоятельны и компетентны. Он обладал репортерским чутьем, знанием логики развития событий, а работа преимущественно в горячих точках научила его понимать и предугадывать тактические ходы спецслужб.

– Начнем с того, что ни в одной стране мира не допускаются прямые трансляции с мест таких событий. Но у нас демократия. Снимай, пожалуйста! В другой стране просто бы убрали камеры. Телевидение дает прекрасную возможность быть в курсе всех происходящих событий! Помнишь Дубровку? Благодаря телевидению не только боевики, но и их командиры в Чечне, и зарубежные спонсоры видели все своими глазами, вносили по телефону оперативные коррективы в действия этой уголовной мрази! Два месяца прошло, но история нас не учит. На ошибки, и свои, и чужие, нам начхать! «Даешь прямой эфир!» Мы морозим задницы и выдаем эти прямые эфиры. Не сумел снять – профнепригоден. Сегодня за ночь я взял восемь интервью. Алина, я давно мешу грязь по бездорожьям нашей необъятной Родины и за ее пределами, много понюхал пороху, но одного понять не могу: люди, по каким-то причинам ставшие народными избранниками, оказывается еще и суперпрофи в антитерроре. Они капают на мозги спецам из штаба по освобождению заложников, откровенно мешают им, превращая спецоперацию в предвыборное шоу. Смотри, – Ведищев ткнул пальцем в стекло, – с умным видом митингуют вокруг канализационного люка, через который ушли спасатели, а их помощники за нашим братом бегают. «Снимите босса!» Еще и приплатить готовы за говорящую голову в прайм-тайм. У восьми таких «героев-освободителей» сегодня брал интервью. А куда деваться? Как ты считаешь, мне больше заняться нечем?!

– Серюнь, не парься. Сейчас «нашинкуем» депутатов на сорок секунд, – пообещал оператор.

– Они и этого не стоят! По городу ввели план «Гроза». Установили оцепление и здесь, и на заводе. Куда ни глянь, милицейское усиление, – хладнокровно продолжал Ведищев. – К сгоревшему заводу лакокрасок пригнали дивизию имени Дзержинского с бронетехникой. Скажи мне, зачем? Идет симуляция активных действий на фоне отсутствия четкого плана действий. От этих потуг заложникам ни жарко, ни холодно. Вывод хочешь?

– Хочу.

– Наш российский бардак – самый лучший бардак в мире!

Оператор Миша нарочито громко кашлянул.

Ведищев спохватился.

– Прости. Ты спросила. Я ответил. Заводи, Миша! Девушку домой отвезем, потом на студию, кассеты в монтаж отдадим и к пожарникам на завод поедем. До семи надо – кровь из носу – успеть. Иначе мой человечек сменится, и через два оцепления мы ни за что не прорвемся. Будем без инфы куковать.

– Спасибо вам, ребята. Вы езжайте. Вы и так всю ночь возитесь со мной.

– Провожу.

– Не надо. Позвони мне!

Через площадь, вдоль кольца оцепления она шла к брошенной напротив парка машине. Ей хотелось только одного: поскорее убраться отсюда, спрятаться от людей и выплакаться вволю.

У машины Ведищев догнал ее.

– Мне только что позвонили. Спецподразделение «РОДОН» закончило тренировку на аналогичном объекте в районе «Речного вокзала».

– «РОДОН»? Что это?

– «Российский десант особого назначения». О нем сам Господь мало чего знает. Работают по миру. Везде. Спецоперации не разглашаются.

– Куда же попали наши ребята, если «РОДОН» привлекают?