С утра Одинцов чувствовал себя неважно. Либо оттого, что спал плохо, либо перебрал водки, либо от бессонницы и перебора, вместе взятых. Каштанов уже принял душ, готовил завтрак на кухне. Когда Павел зашел туда, покачал головой:
– Ну и видок у тебя, Паша.
– Что, хреновый?
– В зеркало посмотри! Ощущение такое, что ты не за Шерханом охотился, а как минимум неделю пил, не просыхая.
– Голова болит. У тебя аспирин есть?
– Может, пивка? В холодильнике есть пара банок.
– Нет, ни на пиво, ни на вино, ни на водку смотреть не могу, – скривился Одинцов.
– Ну, тогда аспирин в аптечке, аптечка в коридоре, в тумбе под зеркалом.
Выпив лекарство, Одинцов заставил себя принять контрастный душ. Он освежил и облегчил состояние. Но от яичницы Павел отказался, довольствовался крепким кофе.
Без пяти минут семь в прихожей раздался звонок. Одинцов кивнул в сторону входной двери:
– Не Гронский? Посчитал, что много заплатил и вернулся излишки забрать?
– Нет, Паша, это не Гронский, это Рома.
– Уже лучше. Сейчас я с Гронским вежливо разговаривать не смог бы.
– Дался он тебе.
Каштанов прошел в прихожую и вернулся в сопровождении бравого десантника. Тот, увидев Одинцова, проговорил:
– Видно, вы, Павел Алексеевич, неплохо отметили завершение операции.
– И ты туда же! Остряки нашлись. У человека, может, почки отказывают, оттого и физиономия отекла.
– Вам бы похмелиться, – посоветовал то же, что и Каштанов, Лесников.
– Отвали, Ром!
– Понял.