– Кому другому скажи.
Проводив супругу, Гронский провел офицеров на второй этаж в большой, обставленный в стиле ретро кабинет.
Каштанов познакомил Гронского и Одинцова с полковником Карасевым. Начальник Управления внутренних дел спросил:
– Что-то произошло? Вид, господа, у вас какой-то растерянный.
– Ничего не произошло, Александр Сергеевич, – ответил Одинцов.
– Я тебе потом все объясню, – шепнул бывшему начальнику Каштанов.
– Надеюсь, это не касается похищения?
– Нет!
Гронский сел в кресло, предложив гостям тоже присесть. Одинцов, Карасев и Каштанов устроились в дорогих кожаных креслах, и хозяин дома сказал:
– Я обналичил двадцать миллионов, они в сейфе. И вот о чем подумал: а следует ли начинать игру против похитителей? Не проще ли отдать деньги?
– Вы не знаете, что произошло с теми подростками, что были похищены за последние полгода? Их родители внесли выкуп, а в результате все заложники погибли.
– Ну, во‑первых, у вас нет никаких доказательств, что все эти полгода детей похищала одна и та же банда. Во-вторых, с похитителями наверняка можно договориться. Просто те, кто пострадал, не смогли правильно построить разговор, обговорить условия сделки.
Каштанов достал из кармана несколько снимков, на которых были запечатлены изуродованные трупы подростков, разложил их на столе так, чтобы они были видны Гронскому, и сказал:
– Родители этих несчастных думали точно так же, как и вы, Максим Львович. Я не просто так пригласил в помощники Павла Алексеевича. Он очень хорошо знает главаря банды. Лучше, чем кто-либо другой.
– А вы разве вышли на главаря? – удивленно спросил Гронский.
– Мы же работаем, Максим Львович.
– И кто он?
– Человек, сообщивший о похищении сына и выставивший условия, представился вам Казбеком, так?
– Да! И по акценту он либо чеченец, либо дагестанец, в общем, кавказец.
– Ну, сейчас изменить голос не составляет труда, но главарь банды вас не обманул, его действительно зовут Казбек. А точнее, Казбек Караханов, по кличке Шерхан, в прошлом полевой командир незаконного формирования, на совести которого сотни невинных жизней. Впрочем, я оговорился, не на совести, а на счету. Что такое совесть, ни Караханов, ни его подельники никогда не знали.