– Это ты? – обернулся Павел.
– Нам надо поговорить.
– О чем, Галя? Ну о чем нам с тобой разговаривать? Вспоминать прошлое? Смысл? Если считаешь себя виноватой, то выбрось это из головы. У меня нет к тебе никаких претензий.
– Если бы я знала, если бы хоть весточку подал, что жив, я обязательно дождалась бы тебя.
– Прекрати. Это пустой разговор.
– Ты поругался с Гронским?
– Какое это имеет значение? Для меня что есть Гронский, что нет, все равно. Не пойму, и на черта он держит столько охраны? Куда ни глянь, везде мордовороты. А пацана защитить не смогли. Как мог телохранитель твоего сына допустить, чтобы его усыпили, как щенка в ветеринарной лечебнице?
– Ну не рви мне душу. Я вторые сутки уснуть не могу, места себе не нахожу.
– Это в таком-то огромном особняке?
– Зачем ты так?
– Как, Галя? У меня такое впечатление, что Гронский больше за свою шкуру боится, нежели за семью. Ведь вы наверняка знали, что в Москве за последние полгода произошло несколько похищений детей богатых родителей. Почему твой муж не усилил охрану? Почему назначил телохранителем дилетанта? На спецов денег пожалел? А спец, Галя, не допустил бы похищения. Сам погиб бы, но выкрасть пацана не дал.
– Ты хочешь сделать мне больно?
– Извини, что-то нервы стали пошаливать.
– Ты женат? – неожиданно спросила Галина.
– Женат, – солгал Одинцов, – и у меня все в порядке.
– Я рада. Но, по-моему, ты сказал неправду.
– Галь! Оставь меня! Иди домой.
– Да, я уйду, я понимаю, что ты считаешь меня изворотливой сукой, которая выскочила замуж по расчету, не дождавшись, пока пройдет год после гибели мужа. В чем-то ты прав. Возможно, ты винишь меня и в смерти Дарьи Петровны, ведь я оставила ее одну. Но тогда, Паша, в те страшные дни, недели, месяцы, поверь, я ни о чем не думала. Меня словно…
– Хватит, Галь, сколько раз повторять, я ни в чем тебя не виню и ты ни в чем не виновата.
– Не хочешь говорить со мной. Но, ради бога, скажи только одно – вы спасете сына?