— Маша, меня интересует вот какой вопрос. Дней за десять — двенадцать до гибели ничего не изменилось в поведении Ани?
— Как будто нет.
— Может быть, она была чем-то расстроена?
— Дайте вспомнить.
Завражная некоторое время сидела, скрестив руки на животе, перебирая концы платка, укрывающего ей плечи.
Я смотрел на неё и почему-то отчётливо представил себе Надю, если бы она вот так же, как Маша, была в положении. Любопытная ситуация: Надя, стройная, изящная, ревниво оберегающая талию, и — беременная!
Я поймал себя на мысли, что думаю о том, о чем совершенно неподходяще думать в данный момент.
— Нет, — сказала Завражная. — Приходила каждый день на работу, нормально трудилась, вспоминала Серёжку.
Иногда говорила о том, кто у неё будет — девочка или мальчик.
— А о личных огорчениях?
— Обыкновенно. Муж там с приятелями выпил. Огорчительно, конечно…
— Так. А помимо этого, может быть, что-нибудь необычное?
— Необычное, необычное…
— Да, что не касается мужа, детей.
— У неё все касалось лишь Валерия да Серёжи. Хотя из себя и видный был Валерий Георгиевич, но тоже мужик.
Приятели… А где приятели, там выпивка. А это может привести к нехорошему. Дом у них был открытый. С одной стороны, хорошо: люди любили, а с другой — приятели разные бывают. И дурные…
— Постойте, она жаловалась на то, что у них бывают плохие люди?
— Как вам сказать? Высказывала, конечно.
— О ком-нибудь конкретно говорила?
— Например, Коломойцева не очень жаловала. Он Валерия подбивал на выпивку. Особенно в последнее время.