Десять шагов до войны

22
18
20
22
24
26
28
30

Мальчик говорил не только неохотно, но и с каким-то внутренним презрением, четко отделяя себя от России. Что-то он там, в своем центре, видел такое, что навсегда оттолкнуло его от страны. А потом девочка дернула его за рукав, и он вовсе перестал отвечать на вопросы.

Из того, что она успела из него вытянуть, получалась странная картина. Неурожая не было. Было сознательное разорение хозяйств, затем их массовая скупка крупными игроками и перевод на промышленную основу. Это – очередная индустриализация сельского хозяйства, поняла она. Только проведенная с крайней жестокостью. Ну, или с крайним равнодушием, что по сути одно и то же. Дома, когда она рассказала новости отцу, тот поморщился.

– Понятно, почему презирают, – сказал он недовольно. – Как думаешь, кто там выступления давит? Мы, сибиряки, давим. Сибирские десантные бригады – самые верные, самые злые, любой приказ без размышлений. Вот и получили новых бандеровцев. Знаешь, Танька, люди никогда не простят страну, стрелявшую в них. Считай их отныне врагами. Лучше б их там всех перебили, чем вот так загонять опухолью внутрь страны. Случись война…

И отец резко замолчал, явно жалея, что сказал лишнего. Он вообще многого побаивался, ее большой и сильный отец.

Еще за эти годы окончательно разладились отношения между родителями. Точку поставил, набравшись решимости, отец. Купил жене на двадцатилетие совместной жизни золотые украшения – на это специальная карточка выдавалась! – принес, продемонстрировал – и подарил дочери.

– За все хорошее, что есть в семье, надо благодарить Таньку, – сказал он жене угрюмо. – Ее силами семья держится, твоей заслуги нет. Маленькая девочка одна всю домашнюю работу тянет. Андрея поддержала, помогла школу пройти, парень благодаря ей сможет в военное училище поступить, а был обалдуй обалдуем. Варит, стирает, убирает, посуду моет, рабочую одежду подшивает, дома чистота и порядок, и плановые отключения воды ей не помеха, как тебе. Когда только успевает учиться на десяточки, не понимаю. И любит меня с Андрюхой Танька без ума, хотя должна бы за «отродье» возненавидеть. А вот ты… я ладно, сам дурак, что тебя выбрал, но ведь и сына лень по голове погладить. Гарнитур – её по праву, не твой. Она нам – и мать, и жена, и любящая дочь. Понятно?

Она думала, Андрей возмутится, он к маме относился неплохо. Но брат только согласно кивнул, сходил в свою комнату и принес кубок за победу в городском шахматном турнире.

– Твой, – сказал он коротко. – Теперь-то я понимаю.

Мама хотела поднять крик, но после слов брата молча хлопнула дверью и ушла. Не навсегда, другого жилья у нее в городе не было, но теперь она старалась уходить на работу пораньше, а возвращаться как можно позже – или вообще не возвращаться. И с дочерью принципиально не обменивалась ни словом. Это было очень плохо, но по сравнению с прежними ежевечерними скандалами, пожалуй, даже хорошо. По крайней мере, гораздо тише и спокойней. А по сравнению с тем, что творилось в семьях ее соседей и одноклассников, они вообще, считай, жили счастливо, и им искренне завидовали. Атмосфера номерных городов не располагала к семейному благополучию. В ее классе неполные семьи – скорее норма, чем исключение, начиная с лучшего друга Богдана, к которому она сейчас шла. Как-то резко и неожиданно заболел белобрысый гений, отчего у нее в сердце поселилась невнятная тревога.

Она вывернула из технического прохода на знакомую улицу, сощурилась от лучей солнца, ударивших в лицо. Улица Железнодорожная – просто, доходчиво, интуитивно понятно. А какой ей еще быть, если вибрации от прохода составов даже досюда достают?

Показался патруль штурмовиков, она радостно замахала руками и помчалась. Удачно, ребята помогут пройти в общежитие, самой туда не попасть, режим.

Штурмовики при ее приближении оживились.

– Зинка-Танька, ты ко мне? – с надеждой спросил один. – Штаны снимать?

– Сдурел? – возмутилась она. – Такие, как я, гуляют только с отличниками! Ты – отличник?

Парни коротко хохотнули – анекдот они ей сами рассказали недавно, еще не забылся.

– Богдан заболел, – объяснила она серьезно. – Надо проведать.

Штурмовики переглянулись. Один из них приложил свою карточку к замку подъезда и посторонился.

– Передавай привет, – сказал штурмовик. – Пусть держится, мы с ним.

Она восприняла слова взрослого парня без удивления – маленького Богдана здесь уважали все. И вообще штурмовики оказались нормальными ребятами. Богдан им объяснил, что она казачка, и как-то быстро сдружились. А за футбол она приобрела среди них нехилое уважение. Вот, казалось бы, грубые ребята, носители тюремных порядков – а уважают. Есть что-то в людях незыблемое, присущее всем, независимо от условий существования. Осталась какая-то человечность, несмотря ни на что.

Надзирающий кивнул на служебный выход железнодорожников и вопросительно поднял брови. Она отрицательно помотала головой и поскакала по лестнице наверх.