Уже почувствовав, как сеть смыкается вокруг него, Андрей вдруг понял, что еще миг — и он будет свободен. Семейная фотография вновь оказала ему неоценимую помощь. Иногда он показывал ее недоверчивым детям, чтобы убедить их в том, что ему можно верить. Он сам был отцом. В кармане его брюк лежал моток грубой веревки. Но нет, только не сегодня; в будущем ему придется проявлять больше терпения. Он не может и дальше убивать в родном городе.
Арон уже собрался отпустить мужчину, положив на место фотографию и партбилет, как вдруг заметил кое-что еще: сложенную пополам газетную вырезку. Он вытащил ее и развернул.
Андрей едва сдерживался, глядя, как этот тупой идиот с заячьей губой трогает своими грязными пальцами его клочок бумаги. Он уже готов был вырвать вырезку у него из рук.
— Верните мне ее, пожалуйста.
В первый раз в голосе мужчины появились признаки волнения. Почему этот клочок бумаги так важен для него? Арон внимательно всматривался в газетную страницу. Она была вырезана несколько лет назад, и типографская краска уже успела выцвести и поблекнуть. Не было ни текста, ни номера — все это было отрезано, так что определить, из какой газеты страница, не представлялось возможным. Осталась лишь фотография, сделанная во время Великой Отечественной войны. На ней был виден горящий немецкий танк. Рядом стояли советские солдаты, триумфально воздев вверх руки с зажатыми в них автоматами, а у их ног валялись мертвые гитлеровцы. Это был победный, пропагандистский снимок. Арон, с его деформированной губой, прекрасно понимал, почему он был напечатан в газете. Советский солдат, стоявший в самом центре группы, был красивым мужчиной с обаятельной улыбкой.
Москва
Лицо у Льва отекло и отзывалось болью на каждое прикосновение. Правый глаз заплыл и не открывался. В боку поселилась острая боль, как если бы у него было сломано несколько ребер. Ему оказали первую помощь на месте аварии, а затем, как только врачи убедились, что его жизни не угрожает опасность, Льва посадили в грузовик с вооруженной охраной. На обратном пути в Москву каждую колдобину на дороге он воспринимал как удар под ложечку. Болеутоляющие таблетки ему не давали, и он несколько раз терял сознание. Охранники приводили его в чувство, тыкая стволами автоматов, — они боялись, что он умрет во время их дежурства. Всю дорогу Льва бросало то в жар, то в холод. Но полученные раны, как он прекрасно понимал, были только началом.
Ирония судьбы, по которой он оказался привязанным к креслу в подвале Лубянки, не прошла мимо его внимания. Защитник государства превратился в его пленника, что случалось, впрочем, довольно часто. Значит, вот каково оно — чувствовать себя врагом страны.
Дверь открылась. Лев поднял голову. Кто этот человек с землистой кожей и желтыми от курения зубами? Бывший коллега, это он понял сразу. Вот только имя его вспомнить не смог, как ни старался.
— Вы меня не помните?
— Нет.
— Я доктор Зарубин. Мы встречались с вами пару раз. Я приходил к вам домой несколько месяцев назад, когда вы были больны. Мне очень жаль, что мы вновь встретились при столь прискорбных обстоятельствах. Я говорю это не потому, что не одобряю того, как с вами обошлись; здесь все справедливо и честно. Я всего лишь имею в виду, что зря вы сделали то, что сделали.
— И что же именно я сделал?
— Предали свою страну.
Доктор потрогал ребра Льва. При каждом прикосновении ему приходилось стискивать зубы от боли.
— Мне сказали, что ребра у вас не сломаны. Это всего лишь сильный ушиб. Без сомнения, вам очень больно. Но ваши раны не требуют хирургического вмешательства. Мне приказали обработать порезы и сменить повязки.
— Лечение перед началом пыток — отличительная черта этого заведения. Однажды я спас человеку жизнь только затем, чтобы доставить его сюда. Надо было дать Бродскому утонуть в той реке.
— Я не знаю человека, о котором вы говорите.
Лев умолк. Можно лишь сожалеть о своих поступках, когда фортуна повернулась к тебе спиной. Сейчас он еще отчетливее понимал, что упустил единственный шанс искупить свою вину. Преступник продолжит убивать, и гарантией безопасности ему служат не блестящий ум и хитрость, а нежелание этой страны признать саму возможность его существования, что давало ему иммунитет и делало невидимкой.
Врач закончил обрабатывать раны Льва. Такая забота обеспечивала полную восприимчивость к пыткам, которые последуют за ней. Подлечить обвиняемого, чтобы затем подвергнуть изощренным мучениям. Врач наклонился и прошептал Льву на ухо:
ebooksa