Парк Горького

22
18
20
22
24
26
28
30

– А кто еще здесь живет? – спросил Опалин. Дворник засопел, глядя на него исподлобья.

– Я же вам говорю, товарищ, это дом профессора… Тут только члены его семьи. Посторонних не было… Ну, домработница еще жила, нянька к близнецам приходила. И все…

– Ну а убили-то кого? – не удержавшись, встрял Казачинский. – Кто жертва?

– Да всех их убили. И Романа Александровича, и Дмитрия Александровича, и супружниц ихних, и детей… И домработницу…

– Вас как зовут?

– Яхонтов я. Иван Савельич…

– И где ж вы были, Иван Савельич, пока всех в доме убивали? – прищурился Опалин.

Дворник насупился.

– У себя, наверное… Не знаю… Скверное дело. Я тут с двадцатого… нет, с двадцать первого служу. Жена от меня ушла, – с обидой добавил он. – Каши, говорит, с тобой не сваришь, дворником ты родился, дворником и помрешь. Обидно, знаете ли.

– Когда жена-то ушла?

– Да при нэпе еще, – ответил Яхонтов с отвращением. – Что ж? Я дворник. Почему мне надо этого стыдиться? А кто господ убил, я не знаю. Знал бы – сказал…

– Сейчас господ нет, – не удержался Казачинский.

– Это вы так думаете, господа всегда есть и никуда не деваются, – парировал дворник. Но тотчас же прикусил язык и глаза опустил.

– Яша, останься тут, проследи, чтобы гражданин никуда не ушел, – распорядился Опалин, кивая на Яхонтова. Найдя таким образом применение для сотрудника, который не выносил вида крови, Иван в сопровождении остальных муровцев двинулся к особняку. Харулин остался в машине.

В доме толкалось приличное количество народу – милиционеры, еще одна группа из угрозыска, которая первой приехала на место, и благодушного вида старичок-следователь, который допрашивал всхлипывающую молодую женщину – как выяснилось, дочь домработницы. Мать вчера вечером должна была позвонить, но не позвонила, дочь сама набрала номер – никто не отвечал, потом позвонила с утра – к телефону никто не подошел. Забеспокоившись, дочь явилась проведать мать и обнаружила, что входная дверь не заперта, а в столовой…

– У них тут и столовая имеется? – пробормотал Казачинский, изумленно озираясь.

Ах, непрост был, непрост профессор Елистратов, ухитрившийся в эпоху революций, социальных потрясений и уплотнений сохранить типично буржуазный уклад и отстоять свои квадратные аршины от посягательств победителей. Да что там какие-то жалкие аршины – целый особняк отбил могучий старик, чей писанный маслом громадный портрет висел на стене, неприязненно щурясь сквозь стальное пенсне на незваных гостей.

– А, Ванечка! – обрадовался Опалину старый следователь. – Эти товарищи, ваши милые коллеги, стали перемещать трупы, уронили пару стульев и разбили тарелку, поэтому я позвонил и попросил прислать вас. Они в соседней комнате – разумею трупы. Судя по всему, за столом сидели все обитатели дома, кроме домработницы и близнецов. Домработнице перерезали горло, детей… ну, сами увидите. Владимир Митрофанович, будьте аккуратнее с едой и напитками, голубчик…

Судмедэксперт посерьезнел и двинулся к дверям, которые, судя по всему, вели в столовую. Опалин вошел за ним, молча оглядел обстановку, буркнул: «М-да…» и повернулся к Горюнову.

– Отпечатки…