– Ну так, – усмехнулся тот. – Марья Груздева, она же Василиса Невзорова, она же Марья Петровская, она же Манька Балалайка. Личность известная, налетчица… впрочем, ее подвиги можно перечислять долго. Зачем она вам?
– А почему ее нет в картотеке? – спросил Опалин сердито.
– С какой стати ей там находиться? – пожал плечами старик. – Она же всё, тю-тю, амба. Расстреляли ее, Ваня. В городе Орле в 1932 году.
Глава 15. План действий
– Вам нужно мертвых душ? – спросил Собакевич очень просто, без малейшего удивления, как бы речь шла о хлебе.
– Не может быть! – вырвалось у Опалина.
Яша весь обратился в слух и застыл на месте, вытаращив глаза. Что касается Петровича, то он лучше владел собой, но тоже, очевидно, пребывал в замешательстве.
– Что значит – не может быть? – сухо спросил Михалыч. Он поднес снимок ближе к глазам и всмотрелся в него. – Да она это, совершенно точно. И платьице цветастое, все как она любила. Мне ж однажды ее арестовывать пришлось, – добавил он, усмехнувшись. – Но тогда она вывернулась: юность, тяжелое влияние царского режима, все дела. Только я никогда не сомневался, что она не остановится и рано или поздно получит свое.
Тут Опалину пришлось объяснить, что, если гражданку Марью Груздеву – и так далее – расстреляли в 1932-м, она никак не могла разгуливать по Москве в 1935-м. Потому что иначе, товарищи, получается какая-то чертовщина, мистика и вообще лютая чепуха. Попутно он изложил гостю все обстоятельства дела. Василий Михайлович внимательно выслушал своего молодого коллегу и задумался.
– Любопытный поворот, – проговорил старик с расстановкой. – Теперь я даже не жалею, что не поймаю сегодня мою щуку…
– А за что Груздеву расстреляли? – спросил Яша. – У нас же не применяют высшую меру к женщинам, ну, я имею в виду, почти…
– Я же сказал – налетчица она была, людей убивала на раз-два, – ответил Василий Михайлович. – И такая артистка, любого могла разжалобить на суде. Видная баба и очень опасная. Получается, ей удалось спастись? – Он покачал головой и вернул карточку Опалину. – Интересно, как она это устроила…
– А как вы считаете, она могла?.. – осторожно спросил Петрович.
– В том, что могла, я даже не сомневаюсь, – последовал ответ.
Опалин поднялся с места, нервно провел рукой по волосам (что, как знал Петрович, служило у его коллеги признаком сильного волнения) и, попросив Василия Михайловича никуда пока не отлучаться, отправился к Твердовскому. После его ухода старик вздохнул, приставил удочку к стене, достал папиросу и закурил.
– Значит, налетчица, – пробормотал Яша, морщась. – Слушайте, а не могла она иметь отношение к тому, что произошло на Пречистенке?
– Это как? – заинтересовался Петрович.
– Ну, не знаю. Но смотрите: Марья Груздева – или как ее теперь зовут – объявляется в городе, и почти тотчас же убивают целую семью. Что у нас, каждый день такое происходит? Это же исключительное происшествие! И хотя вы мне ничего не говорите, – добавил Яша с обидой, – я знаю, что вы по поручению Ивана Григорьевича встречаетесь с осведомителями и выясняете у них, что болтают об убийстве на Пречистенке и кому его приписывают…
– Яша, – сказал Петрович после паузы, – работа с осведомителями – особая часть нашей службы. И ты уж извини, но для безопасности и этих людей, и нас самих она максимально засекречена. Ясно? Отчитываюсь я только Ване, а больше никому ничего говорить не должен.
– Вы мне не доверяете, – упрямо проговорил Яша. Его скулы налились розовым цветом.