– Я так думаю, что у каждого будет своя комната в коммуналке, – с воодушевлением заговорил Яша, не слушая собеседника.
– И машина! – хмыкнул Казачинский, даже не скрывая иронии. Иметь машину в те годы было примерно как сейчас иметь миллион в приятной валюте на счету в банке.
– И мы полетим на Луну, а может быть, даже достигнем Марса. Говорят, это вполне возможно, если только преодолеть пространство, которое нас разделяет. Красный флаг на Красной планете – это красиво!
Казачинский молчал, глядя на пишущую машинку, которая возвышалась перед ним на столе. Вместо мыслей в голове булькал какой-то компот, ни на что не похожий. Резниковой, наверное, уже нет в живых. Либо она с самого начала была заодно с бандитами, либо затеяла какую-то свою игру, но не рассчитала сил. Глупо. Как глупо все…
– Капиталисты будут против, – вяло возразил он Яше. – Они не пустят нас на Марс.
– Капитализм обречен, – объявил его собеседник с апломбом. – Он апеллирует к индивидуализму, к личному обогащению за счет всех остальных. Больше он ничего предложить не может. А человек, знаешь ли, это не только кошелек, но и более тонкая материя, которую раньше именовали душой. Для души у капитализма нет ни-че-го. И именно поэтому коммунизм в конечном счете победит… Юра!
– А? – Казачинский подпрыгнул на стуле.
– Юра, ну нельзя же так! Я понимаю, Опалин на тебя накричал, и тебе обидно. А мне, думаешь, не обидно, когда Леопольд мне говорил, что я ни на что не гожусь? Я так расстраивался, что даже… даже плакал потом у себя! Но он указывал на недостатки, которые надо изживать, и над этим надо работать, а обижаться – ну да, можно, только это путь в никуда. Чтобы хоть чего-то добиться, надо приложить усилия, надо… – Он заметил, что Юра, слушая его, мрачнеет все больше и больше, и решил сменить тему. – Вообще, по-хорошему, я считаю, что тебе не стоит себя терзать. Виноват не ты, а Володя, который упустил няньку. Представь, что она сбежала сегодня, когда слежку уже сняли и вернули нас на Петровку…
– Но она сбежала вчера, – угрюмо ответил Юра. – Не сегодня, а вчера! И Опалин прав, мы должны были сообразить, что она не просто так шила новое платье, а готовилась к какой-то важной встрече. Вообще, Яша, хватит меня утешать. Надоело!
– Пойдем лучше в столовую, – предложил собеседник, видя, что достучаться до пребывающего в жесточайшей хандре товарища не удается. – Говорят, там сегодня такие шанежки…
– Не хочу я никаких шанежек, – гордо ответил Казачинский. Но поскольку человек, как всем известно, существо последовательное и лишенное противоречий, через четверть часа он обнаружил, что сидит в столовой, ест шанежки за милую душу, запивает их компотом и мало-помалу приходит в себя.
Тем временем в кабинете Опалина клубился дым, как над полем Ватерлоо, – и хотя в данном случае он образовался оттого, что Петрович не выносил сквозняков и терпеть не мог открывать окна, остается только удивляться, как сидящие по соседству оперативники не вызвали пожарных. На двоих наши герои выкурили пачку папирос, попутно обсуждая перспективы пречистенского дела, и в конце концов даже Ивану стало невмоготу. Тут зазвонил телефон, Опалин ответил и передал трубку напарнику.
– Понял… Буду. Да, через час.
Логинов аккуратно приткнул трубку на рычажки.
– Пойду поговорю с Бароном, – сказал он, кашлянув.
– Где?
– На ипподроме через час.
– Харулин тебя подбросит.
– Не надо. Сам доберусь.
– Я сказал, подбросит, – говоря, Иван повысил голос. Почему-то последнее время все взяли моду ему перечить, и это обстоятельство, помноженное на неудачи в расследовании, выводило его из себя.