В милицейской голове табунами проносились мысли, но ни одной ухватить за хвост не удавалось. Как дальше вести себя с этим невменяемым уродом? Отправлять ли Колюню за подмогой, или оставить при себе, на всякий случай? Догадался ли он захватить из машины хоть какие-нибудь наручники?
Ответы Разков найти не успел, хотя тупоумием не страдал. Неожиданно развалившийся по барски, пьяный мужик, оказался на ногах, с занесенным над головой топором. Из затуманенных глаз явно проглядывало хмельное, необузданное бешенство. С диким ревом, словно раненый медведь-шатун, он довольно резво, при его размерах, бросился через всю гостиную на опера.
Ни какого страха не было. Не пронеслась перед глазами вся жизнь, не зазвенела в голове ни одна из бесчисленных инструкций о применении и использовании огнестрельного оружия. Не произошло ни каких душевных колебаний, как у слабака Раскольникова. Ничего. Как в тире. Палец сам нажал на спусковой крючок. Раз. Потом второй. ПМ — штука мощная. Убойная дальность полета пули не велика, но с близкого расстояния эта маленькая, издали похожая на застывшую каплю железка может натворить больших дел.
Оба попадания пришлись в живот. Назад дядьку, как в кино, не отбросило, но скрутило в своеобразный штопор мгновенно. Топор с музыкальным звоном упал на деревянный пол, картинно застряв меж досок. Раздался удивленный, нутряной хрип. Между ними оставалось метра два…
— Колюня! Держи трубу и вызывай сюда наших и скорую!
Водитель, лицо которого от увиденного приняло цвет чистой портянки, дрожащими руками взял протянутый ему мобильник. Не удержал, уронил. Снова взял и сбивчиво, невнятно прокричал в трубку кому-то о случившемся.
— Скоро будут. Скоро… Масик, а с ним что делать?
— Ничего. Станция скорой помощи тут рядом, вызовут… Не сдохнет. Да не смотри на меня так! Ни я, ни ты помощь при огнестрелах в пузо толком оказывать не умеем, а за медкурсы оба только расписывались у замполита в кабинете! Мол, прошли и все такое. Лучше женщину осмотри, сердобольный ты наш.
Стараясь не приближаться к подстреленному, извивающемуся как червь и в придачу активно сучившему ногами, оба вдоль стены, бочком, не спуская с него цепких взглядов, двинулись к потерпевшей. Но осмотреть ее не удалось. Из руки раненого, порядком вымазанной сгустками собственной крови, замерцал огонек. На пухлом, искаженном болью лице образовалась противная, животная улыбка. Толчок ногой был практически не заметен. Разков все понял лишь когда баллон стал неуклюже падать прямо на мужика, а заскорузлая рука потянулась к вентилю…
— П…ц!!!
Не дожидаясь приглашения или команд, ведомый исключительно инстинктом самосохранения, Колюня словно молодая серна махнул в окно. Ни веса бронежилета, ни даже рамы он не заметил. Оперу пришлось хуже. Женщина сама встать не могла и безвольно повисла на его руках при попытке поднять. Похоже, все еще ничего не соображала. Выдохнув, он, не отпуская обмякшее тело, с дрожью в коленях встал и с трудом вытолкал ее в образовавшийся после водилы проем, а затем прыгнул сам. Газом воняло все сильнее. Неловко упав, старлей сразу же вскочил на ноги и поволок, прямо по земле, не обращая внимания на комфорт транспортировки, потерпевшую к забору. Прочь от дома.
Взрыв все — таки прогремел. Из всех окон почти одновременно брызнули осколки стекла, нагло полезли языки пламени и клубы дыма. Крыша подпрыгнула на месте, словно спортсмен на батуте, а стена у входа предательски затрещала, лопнула пополам и отошла, роняя куски кирпича на деревянный порог. Сразу же вокруг залаяли собаки, захлопали двери, заверещали чуткие ко всему, кроме воров, автосигнализации.
Ничего этого Масик не слышал. Он блаженно сидел рядом со стонущей и улыбался тому, что жив. Теперь признать в нем милиционера было практически невозможно. Измазанный сажей мундир, растрепанные волосы с застрявшей в них травинкой — вылитый бомж из угольного склада. Вдобавок по мочкам ушей, прямо на полусорванные погоны, тягуче скатывались огромные капли крови. Лопнули обе перепонки. Руки оказались тоже не в лучшем состоянии. При падении на землю он вогнал себе в ладони кучу мелких стекольных осколков…
Потом, когда все съехались, провели разбирательство по факту применения оружия, написали огромную кипу протоколов, допросов, рапортов и признали, что старший лейтенант Разков действовал в соответствии с законом, обстоятельства прояснились. Оказалось, что бывший сожитель потерпевшей, просидев на зоне десять или одиннадцать лет за вооруженное разбойное нападение и страдавший психическими расстройствами, по выходу на волю решил, так сказать, вернуть былые чувства. А, может, просто жить негде было. Теперь уже это установить было сложно. В общем, приехал он к ней и, наверное, ждал объятий, с поцелуями и всего, чего положено после долгой разлуки. Но женщина, будучи в здравом уме, дала от ворот поворот по всей форме. Это очень огорчило дядю и он в первый раз безропотно удалился. Дошел, поникнув головой, до ближайшей забегаловки, где повстречал своих старых корешей по свободе. Выпил с ними, поделился горем. А те ему насоветовали вернуться да показать, кто хозяин положения. Заодно и поучить не сговорчивую бабу житейским премудростям древним кулачным способом. Судя по всему, после ударной дозы внутрь С2Н5ОН пополам с сырой водой, в его мозгу произошли некие необратимые процессы, которые так любят обсуждать на симпозиумах высоколобые психиатры. По дороге обратно свежеоткинувшийся купил еще сорокоградусной, зачем-то украл в одном из дворов газовый баллон, взвалил его на плечо и пришел снова к ней. Умная женщина заперла все двери, поэтому в дом он проник через окно с задней стороны, затащил свою ношу, а потом долго, с остервенением, избивал несчастную. Топор обнаружился в кухне, где до того времени работал исключительно по специальности — колол при необходимости дрова. Озверевший, потерявший жизненные ориентиры мужик принес его в комнату и периодически пугал им свою жертву, прикладывая лезвие к ее горлу. Продолжался этот ад более трех часов. Крики были слышны на соседней улице, но соседи почти до рассвета упорно «не замечали» ничего. Что поделать, такой у нас народ. Все всего боятся. А потом приехала милиция…
… Две недели Масик пролежал в больнице, еще две — дома, где, наконец, отоспался. Помимо покалеченных ушей были сломаны два ребра, ну а когда дежурный врач закончил удалять из его ладоней осколки стекла и перебинтовал их, глупо подшучивая «Теперь, парень, пару недель без онанизма придется помучаться», он даже обрадовался. Можно столько времени не отписываться от всей этой макулатуры, идущей из дежурки нескончаемым потоком! Отказной, так мучавший опера в то злополучное утро «фекальным» вопросом, видно, дописал кто-то другой, потому что в последствии за него никто не вспоминал. Как решился вопрос с выбором правильного обозначения действий гражданина Смирнова — осталось загадкой.
Как ни крути, а на работу выходить все же пришлось. Родное отделение встретило обычным дурдомом, от которого старлей немного отвык. Начались трудовые будни — выезды, оперативки, заслушивания в УВД по не раскрытым делам и бесконечная писанина. Примерно через неделю, когда уже произошло окончательное вливание в обычную милицейскую колею да попритихли шутки сослуживцев, вроде «Масик — зоркий глаз» или «Гроза бывших мужей»,его в коридоре остановил зам начальника розыска, взял за пуговицу старенькой куртки и веско, не громко проговорил:
— Разков. Ты это… Сегодня, часикам к трем, подойди к прокурору… На тебя якобы жалоба пришла… Потом доложишь…
В вызове ничего не обычного не было. Оперов, да и участковых, и прочих ментов с завидной регулярностью тягают в прокуратуру, где им приходится писать, писать и писать. Граждане активно пользуются предоставленным законом правом жаловаться всем на всех, часто совершенно не заботясь о правильности инстанции. Органы надзора были популярней всего. Поэтому, топая по раскаленному от солнца асфальту, Масик не забивал себе голову поводом для визита. Это могло быть как заявление от какого-нибудь наркомана «мол, в таком то годе был бит милиционером по беспределу, в натуре…», так и жалоба «на не найденный декоративный колпак от автомобиля Запорожец, пропавший а 19?? году от р.х.», да хоть что, а особых, «посадочных», грехов вроде пока не было.
Кабинет районного прокурора встретил ласковой прохладой спонсорского кондиционера и легким полумраком итальянских жалюзей. Сам хозяин кабинета сидел за необъятным, очень популярным нынче у крупных чиновников и банкиров, ореховым столом. Был он одет в светло-бежевый, легкий костюм и неизменные, ставшие уже притчей во языцех, малиновые туфли, что наводило на мысль о том, какие «хорошие» здесь зарплаты. Не то, что постоянно задерживаемые подачки в ментятнике. Сесть оперу не предложили, и он стоял как провинившийся школьник. Прием простой, но психологически верный — сразу показывает, кто есть кто и подсознательно настраивает на оборону, а не нападение.
— А, Разков. Пришел, наконец. Догадываешься, зачем вызвал?