– В этом, похоже, и заключена ваша проблема, не так ли? – Шеннон протянула зажженную самокрутку.
Купер хотел было отказаться, но затем подумал: какого черта! Затянулся разок, затем еще раз, глубже.
– Не баловался дурью с семнадцати лет, – признался он.
– Тогда особо не налегай. Травка эта – местная и, я тебе скажу, весьма и весьма забористая.
Купер затянулся еще и передал самокрутку Шеннон. Некоторое время они сидели молча, касаясь друг друга плечами. Он чувствовал тепло ее тела и распространяющееся тепло от наркотика.
– Да. В этом-то и была проблема.
– Она ревновала?
– Ни капельки. Ее родители возражали против наших встреч, а она считала их отношение ко мне безобразным, и мы продолжали встречаться. Вскоре она забеременела, и тогда мы поженились.
– Вы были счастливы?
– Очень. Во всяком случае, поначалу. Затем чем дальше, тем меньше.
– Что же случилось?
– Да просто… Просто жизнь есть жизнь. Временами ее раздражал мой дар. А что я мог поделать? Отключить его не в моих силах. В нашем разрыве, очевидно, виноват я. Я был нетерпелив и часто заканчивал за нее ее же предложения. Она частенько пыталась устроить мне сюрприз, но у нее, конечно же, никогда не получалось. Я слишком хорошо ее знал. Ситуация становилась все напряженней. Я отвечал на ее гнев даже прежде, чем она произносила хоть слово, и это вообще сводило ее с ума. Вот так я и обанкротился… Сначала постепенно, а потом сразу.
– Хемингуэй? [3]
Купер повернулся. Лицо Шеннон под действием принятого им наркотика слегка плыло.
– Да, Хемингуэй, – подтвердил он.
Музыка между тем изменилась: на сцене соло исполнял скрипач – она казалась живой, яркой, но в то же время абсолютно чужой.
– А я однажды была обручена, – призналась Шеннон.
– Да неужели?
– Господи, Купер, чему ты так удивляешься?
Он засмеялся: