— Да, это я.
И быстро пошел к Фелисити: пятьдесят метров, тридцать, десять. Я протянул ей руку, но вместо этого она крепко обняла меня. Мы стояли посреди площади, обнявшись, и смеялись, смеялись от счастья, от радости, что двое выживших нашли друг друга. Затем Фелисити отступила на шаг, не снимая руки с моего плеча, будто боялась, что я исчезну. Она вся была холодная, только теплое дыхание согревало мне шею. В глазах у нее стояли слезы. На ресницах блестели капельки, из–под вязаной шапочки выглядывали белые волосы, подернутые инеем. Какая же у нее улыбка!
— На тебе папина шапка.
— Извини, — смущенно сказал я и стал стягивать шапку, надетую под бейсболку.
— Тебе идет. Теперь она твоя.
— Спасибо.
Фелисити просияла.
— Прости, прости, что я не пришел раньше.
— Ты о чем?
— Я не приходил все эти дни…
— Серьезно?
— А что?
— Я тоже!
Фелисити держала меня за руки.
— Я сегодня первый раз пришла, — стала объяснять она. — Только вчера вернулась домой, нашла твою записку.
— Только вчера? — переспросил я. Мне полегчало. Я не подвел ее. На стеклах полуразрушенных зданий играли ослепительно–желтые солнечные блики, непривычно яркие на фоне тяжелого серого неба. В полной тишине опять посыпался снег. Два человека, две крошечных точки, стояли на краю пропасти.
— Когда ты ушел?
Я не сразу сообразил, что ответить:
— Три дня назад…
— Этого я и боялась. Так и подумала, что ты приходил сразу после моего ухода.