Выживший

— Правда?

— Ну да. И никак не хотел приходить в себя, я успел заволноваться.

Голова была тяжелая, сил не хватало даже сесть.

— Погано же ты выглядишь, — сказал Калеб.

Хорошо, что друг вовремя оказался рядом. Мы теперь вместе. Нас не просто свел случай, не просто так мы нашли друг друга среди всего этого.

— На, выпей, — сказал Калеб, вытряхнув пару таблеток из оранжевого пузырька с лекарствами.

Я проглотил таблетки и провалился в сон.

27

Я разворачиваюсь и бегу. Вверх по лестнице.

Темную лестницу освещает только луч фонарика, и я ставлю ноги на ступеньки почти наугад. За две с лишним недели я привык передвигаться вслепую: шестнадцатилетний подросток против вечной тьмы. Я спотыкаюсь и больно бью колени. Пустяки: в борьбе за жизнь случается всякое. Когда я падал, фонарик разбился и потух — придется выбросить. Не сбавляя темпа, я несусь вверх по лестнице в полной темноте. Вот она — самая последняя дверь, в самом верху. За эти дни я привык вот так уходить от преследователей. Я — оставшийся в живых, один из немногих. И теперь я — жертва, добыча.

Я наощупь нахожу ручку и распахиваю дверь. За ней — свет, дневной свет. Дверь ведет на крышу, по щиколотку засыпанную снегом. Я смотрю вниз с высоты нескольких этажей, но их нет на улице, нет возле входа — значит, они уже внутри. Догадаются ли они, что я здесь? Догадаются. Если на тебя идет охота, нельзя считать охотников глупее себя. Они воспользуются малейшим шансом, чтобы получить то, что им нужно.

Им не нужны фонарики, спички или зажигалки: в полной темноте они взлетят по ступенькам гораздо быстрее меня или любого другого, потому что от этого зависит их жизнь. Из бокового кармана рюкзака я вытаскиваю пистолет — тяжелый, полностью заряженный, готовый стрелять. Сколько же в нем патронов: тринадцать или пятнадцать? Кажется, тринадцать. Это у Дейва было пятнадцать.

Дейв. Он был таким… Я соскучился по Дейву. Соскучился сильнее, чем по школьным друзьям, сильнее, чем по отцу. Он был моим ровесником, я знал его всего пару недель, а потом Нью–Йорк сожрал его. Я соскучился по нему и по Мини, и по Анне…

— Джесс! Джесс! Сюда! — какая–то девушка зовет меня. Я узнаю голос, такой приятный. Только этого не может быть. Хотя… в этом городе теперь может быть что угодно.

Анна стоит возле поручней и призывно машет рукой.

Красавица Анна. Анна, которую я потерял, здесь…

— Быстрее! — кричит она.

Я бегу к ней по снегу. Но ее уже нет на прежнем месте, когда я достигаю края крыши. Я перегибаюсь через перила пожарной лестницы и вижу, что Анна быстро спускается вниз, на дорогу.

Я бросаюсь за ней. Половина грохочущей металлом лестницы оказывается позади, когда я слышу наверху шум и чувствую, как начинает дрожать лестница под топотом двенадцати пар ног. Поскользнувшись на обледенелых ступеньках, я слетаю на площадку и так падаю на спину, что внутри все сжимается и кажется, что от страшного удара легкие разорвались, но я вскакиваю и, хромая, бегу вниз. Еще один пролет — топот за спиной все ближе, все громче. Я спрыгиваю с железного трапа, спускающегося на улицу. Где же Анна? Вот она: сворачивает за угол — и я бегу за ней. Кричу:

— Анна!