Чернота сна рассеялась слишком внезапно, когда над моими закрытыми веками появился довольно сильный свет. Я нехотя зажмурился еще сильнее.
— Доброе утро, — раздался бодрый голос. Знакомый. Доктор Игнатьев. Я не сомневался, что, когда я окажусь на базе ОВР, первым делом я попаду именно к нему.
— Доброе-доброе, — отозвался я, открывая глаза. На Игнатьеве тот же светлый комплект, его лысина так же блестит от пота, хотя в кабинете довольно прохладно.
Я по привычке покрутил головой, чтобы осмотреть просторное помещение. Все, как и в прошлый раз, разве что инструмент разложен иначе, да всякие мелочи создают впечатление захламленности. Окон нет, только искусственное освещение. Дело в том, что вся база ОВР расположена под землей. Я так и не выяснил, насколько глубоко, но грузовой лифт спускается около полутора минут.
При этом сама база имеет несколько уровней, автономные источники энергии для жизнеобеспечения, и прочие особенности, которые отличают ее от обычной. Я улегся поудобнее, доверив себя доктору Игнатьеву. Тот в очередной раз старательно протер лысину и вернулся ко мне.
— Как впечатления?
— Если вы о результате лечения вашими медпакетами, то потрясающе, — выразительно ответил я. — Если о последствиях их избыточного использования, то… думаю, надо включить дурные шуточки и проблемы с последовательным мышлением в список побочных эффектов.
— Это все мелочи, — в голосе доктора я услышал легкую тревогу. — Пойми, что воздействие препаратов гораздо глубже. Ты же осознаешь, что они воздействуют на тело человека не как вспомогательные. Что это не просто таблетка аспирина, которая расслабляет напряженные участки, не обезболивающее, которое блокирует работу нервных окончаний. В моих пакетах сложная и четко подобранная смесь компонентов.
— Я понимаю, но…
— И многие из них в принципе нельзя найти в аптеке по причине их косвенного вреда для организма. В основном, разумеется, при избыточном использовании. Мне сказали, что ты применил только вчера несколько моих пакетов. На прошлой неделе тоже был не один.
— Еще про два я не упомянул сознательно, — пробормотал я и доктор сразу же кинулся ко мне. Только дернувшись на кушетке, я заметил, что ко мне подключено сразу несколько устройств для отслеживания моего состояния. — Но в целом жалоб нет, — быстро ответил я, огорошенный моментальным приближением полноватого доктора.
Тот хищно выкатил глаза и внимательно изучал мое лицо. Я следил за его фонариком, который вновь слепил меня. Некогда добродушный доктор теперь злился, а я откровенно не понимал, в чем причина. Ведь я чувствовал себя прекрасно и явно был здоров. Он отвлекся от меня на несколько секунд и углубился в изучение данных на одном из аппаратов.
— Хм, — доктор посмотрел на дисплей, потом на меня. Снова на дисплей и обратно. — Я не знаю, что тебе сказать.
— Самое главное, доктор, — я сделал хриплый голос умирающего. — Я буду жить?
— Без шуток, молодой человек, без шуток, — раскусить меня у него получилось без труда. Тем лучше. — Я бы хотел, чтобы впредь вы относились к этому более серьезно. Мои медпакеты имеют строгое ограничение по применимости. Нагрузка на печень и сердце кратно возрастает, если превышены допустимые нормы. Поэтому в ближайшие дня три-четыре не стоит прибегать к использованию моих спецсредств.
— Либо не высовываться, либо научиться накладывать себе швы, — я пожевал губу, раздумывая над вероятностью словить пулю или покалечиться. Придя к выводу, что она крайне высокая, я продолжил. — А что насчет той царапины у меня на боку?
— Заживает, заживает, — успокоил меня Игнатьев. — Помогает остаточное действие пакета, но обеззараживающий пластырь я все равно добавил. Проверенные средства никогда не бывают лишними.
Теперь он выглядел куда менее озабоченным. Я поежился. Доктор отключил аппаратуру, собрал часть инструмента.
— Значит, все хорошо? — спросил я.
— Да, — кивнул Игнатьев. — Не то чтобы я был очень удивлен, но молодой организм всегда справляется лучше с любыми остатками лекарств и проще переносит передозировки. Но все же так больше делать не следует.