Эпидемия до востребования

Впрочем, медики могли бы и не оберегаться. Совершив свое подлое дело, вся зловещая пятерка поднялась и строем фронтовых штурмовиков, возвращающихся с боевого задания, покинула пределы фермы. Мухи устроились на ночлег у старого дуба, в месте, которое, по их понятиям, можно назвать райским. Это были кучи свиного навоза, политые обильным дождем и прогретые жарким дневным солнцем.

«Свиной грипп на ферме Дина Бутмана!» – сделали поспешный вывод журналисты, падкие на сенсацию.

Эта новость волной прокатилась по Америке, а затем и по всему миру.

Николя Бризар

Под крыльями «Боинга», летевшего из Парижа в Москву, ровно гудели двигатели. Строев в гражданском костюме сидел, вытянув ноги, в широком кресле салона первого класса. Слева от Александр Ивановича читал книгу на французском языке черноволосый очкастый мужчина лет пятидесяти.

Преподаватель московского университета Андрей Петрович Глебов был сугубо штатским человеком, никогда в армии не служил, но довольно часто выполнял отдельные поручения военного ведомства, связанные с переводом. Строев предпочитал, чтобы на встречах и переговорах с иностранцами ему помогал именно Глебов. Тот не только превосходно знал больше десятка иностранных языков, но и был очень полезен как консультант, специалист по страноведению.

Судя по электронной карте маршрута, светившейся под потолком, позади уже остались Германия и Польша. Лайнер находился над Белоруссией.

По радио объявили, что самолет пролетает над зоной повышенной турбулентности. Андрей Петрович отложил книгу на столик и пристегнулся.

Строев приник к стеклу иллюминатора и увидел внизу золотую россыпь огней какого-то белорусского города. Затем пошло темное пространство, иногда нарушаемое редкими гроздьями тусклых огоньков полесских деревенек.

– Березина, – констатировал Глебов, показывая пальцем на голубую извилистую ленту реки, обозначившуюся на экране.

– За какие-то три часа пролетели почти всю Европу! В юности мне казалось, что Париж – это что-то такое далекое, почти недосягаемое, а лететь-то до него в два с половиной раза меньше, чем до Хабаровска, – отозвался на это Александр Иванович.

Генерал замолчал и подумал о том, что двести с лишним лет назад где-то здесь граф Николай Нелюбов подобрал и спас раненого корнета французской армии Оливье Бризара, погибающего в белорусских снегах. Эту историю Строеву рассказал прапраправнук спасенного корнета, полковник французского Генерального штаба Николя Бризар. Он подошел к российскому генералу с бокалом вина на небольшом приеме, устроенном российским послом Студеникиным по случаю пребывания Строева во Франции.

– Николай, – представился русским именем французский полковник.

Они чокнулись и пригубили из бокалов. Строев достал из нагрудного кармана визитную карточку и протянул французу, тот в ответ сделал то же самое.

– Вы говорите по-русски? – спросил Александр Иванович, внимательно вглядываясь в глаза нового знакомого.

– Почти нет, совсем чуть-чуть, – ответил полковник.

– Андрей! – позвал Строев переводчика. – Помоги нам с полковником поговорить.

Француз рассказал, что его предок, корнет Оливье Бризар, отступавший в составе армии Наполеона из Москвы, на подходе к реке Березине был ранен в ногу, брошен бегущими товарищами и замерзал. Его, обмороженного и истекающего кровью, подобрали русские солдаты и доставили к командиру полка графу Николаю Нелюбову. Тот проникся жалостью к молоденькому офицеру и отправил его в свою усадьбу в Смоленской губернии.

Жена графа Нелюбова умерла. В отсутствие Николая всем хозяйством заправляла его мать. Она заботилась об Оливье как о родном сыне. Когда тот окреп, женщина предложила ему преподавать французский язык трем своим внукам, оставшимся без матери.

Вернувшись с войны, Николай Нелюбов подружился с французом. Когда после семи лет, проведенных в России, Оливье Бризар захотел вернуться на родину, граф Нелюбов не стал ему препятствовать и снабдил деньгами.