Я люблю дышать и только

22
18
20
22
24
26
28
30

Я зашла к Дашковым. «А.В.» встретила меня, словно ничего не изменилось и не прошло несколько лет. Вопрос был только один — куда я собираюсь идти учиться?

— Я не знаю. Может восстановиться в ин. язе. Но мне там, нестерпимо скучно. Спрашивала маму. Она только грустно смотрела на меня, но совета не давала.

«А.В.» совета тоже не дала. Сказала, что в свое время все встанет на свои места.

— Думай и ответ найдётся.

Как раз, когда я размышляла над своей нелёгкой и глупой судьбой встретила Саньку и Машку. Они сидели на Цветном бульваре — все в пуху и радовались, что теперь вещи, которые на них надеты, можно выбросить.

Выяснилось, что Марьяшку бросил очередной многообещающий балетмейстер, который подарил множество дешевых шмоток из Second Hand-(а), который он даже не привозил из загранкомандировок, а скупал у своих бывших пассий. На работу он ее не устроил. Марьянка заливалась то ли слезами от пуха, то ли от горя, то ли просто истерически хохотала.

Санька в пандан ей тоже дрыгала ногами и отбивалась от пушинок и сквозь хохот пыталась рассказать, как она обманула «А.В.».

Я попыталась вникнуть в сбивчивый рассказ обеих подружек и поняла, что не только в моей жизни наступил переломный момент. Я присоединилась к ним. Только я не смеялась, а чихала.

— Правильно, — отреагировала на мою аллергическую реакцию Марьяша. — Чихать на все. Начнем все сначала.

— Что ты предлагаешь? — Спросила я довольно серьёзно.

— Тебя брат устроит на киностудию, а ты перетащишь нас. Там мы разовьем бурную деятельность. Нам ведь только 19–20 лет. Девчонки — дел по горло. Поехали.

— Куда ты собралась? — С недоумением поинтересовалась я у Марьяны, который тополиный пух привел к лёгкому сумасшествию. И новое выражение меня удивило.

— Ты едешь к Марку, бросаешься в ноги и, он впихивает тебя на работу.

Почему-то я послушала легкомысленную подругу. Иногда у Машки появлялись от безответственности, очень здравые мысли.

Санька перестала рыдать и хохотать от тополиной радости и задумалась. Лицо ее сделалось напряженным и даже злым.

— А, мне не к кому идти. Вы представляете реакцию бабули? Для нее всегда существовала только Алиса, а я, так. Конечно любимая младшая внучка, но бесталанная. Вкладывать в меня силы и время не было никакого смысла. И вот сейчас, я к ней явлюсь, пред светлые её очи и скажу, что я решила поменять институт, жизнь, профессию.

— Почему ты ее так боишься? Ты не зависишь от нее финансово, ты живешь в своей квартире, — я сурово посмотрела на Саню, пытаясь настроить её на боевой дух.

— Ты, знаешь мою бабушку много лет. Её презрение хуже, чем отказ дать еды или приюта. Ты, когда-нибудь обращала внимание, как шелестят её платья?

— Нет, — я удивилась такому странному вопросу.

— Когда у нее хорошее настроение, платья шелестят как лёгкий ветер, если не дай Бог, её что-то не устраивает — платье влачиться тяжёлым шуршанием, словно на подоле пришиты тяжёлые гирьки.