Вечный странник, или Падение Константинополя

22
18
20
22
24
26
28
30

— Воля повелителя — и моя воля, — прозвучал ответ, — однако…

— Говори — говори не таясь.

— Повелитель отсылает меня прочь, и я боюсь потерять свое место одесную от него.

Магомет от души рассмеялся.

— Оставь эти страхи, — проговорил он серьезным тоном. — Да, туда, куда ты отправляешься, десница моя не дотянется, но все мысли мои там. Выслушай — здесь, у моих коленей.

Он опустил упомянутую десницу на плечо Мирзы и нагнулся к нему:

— Ах, мой Саладин, полагаю, тебе не случалось влюбляться? Так вот, я влюблен. Не поднимай глаз, иначе… иначе ты подумаешь, что моя щека под бородой превратилась в девичью.

Мирза не поднял глаз, однако знал, что повелитель его залился краской.

— Я отдал бы все, кроме меча Османа, за то, чтобы всякий день и час находиться там, куда ты отправляешься, ибо именно там ее дом… Я вижу на твоей руке кольцо — рубиновый перстень, который я подарил тебе в тот день, когда ты выбил из седла необрезанного посланника Хуньяди. Верни мне этот дар. Вот так. Видишь, я надеваю его на третий палец левой руки. Говорят, всякий, кто взглянет на нее, не может не влюбиться. Предостерегаю тебя, и, пока цвет этого рубина остается неизменным, я буду знать, что ты держишь слово чести — хотя ты и влюбишься в нее, ибо противостоять этому не в силах, ты ради меня, ради моей любви к ней… Подними взор, мой сокол, — подними и принеси клятву.

— Клянусь, мой повелитель, — отозвался Мирза.

— Теперь я скажу тебе все. Она — родственница гяура, императора Константина, которую мы видели здесь в день приезда. Да видел ли ты ее? Я позабыл.

— Не видел, повелитель.

— Ты все равно узнаешь ее с первого взгляда; красотой и грацией она — словно дочь гурий, которые прямо сейчас подносят напиток бессмертия всем, кого возлюбил Аллах, даже Пророку.

Тон Магомета изменился.

— Перо и бумагу.

Взяв в руки инструкции, он скрепил их своей подписью — той же самой, что стояла и на охранном знаке на воротах Терапии.

— Вот — храни их бережно, ибо, прибыв в Константинополь, ты станешь христианином. — Он снова рассмеялся. — Мирза — Мирза, с которого Магомет взял клятву, которому доверил тайну своего сердца, — и христианин! Тем самым грех вероотступничества переходит на меня.

Мирза взял инструкции.

— О другом я предпочел не писать. Чем я могу это написать, кроме собственной крови, столь животрепещущая это задача! Однако вот чего я от тебя жду. Слушаешь? Для тебя она станет зеницей ока. Сообщай мне о ее здоровье, о ее передвижениях, с кем она встречается, что делает и говорит; оберегай ее от любых невзгод; если кто-то дурно о ней отзовется, убей его, причем делай это все от моего имени и не забывай, о мой Саладин, — именем твоей надежды на райский сад и ложе в раю — не забывай, что, прибыв в Константинополь, я должен получить ее из твоих рук такой же непорочной, какой оставил… Ты выслушал мою волю. Нынче вечером я пришлю деньги к тебе в покои; нынче же вечером ты тронешься в путь, дабы твой отъезд поутру не пробудил любопытства у какого-нибудь идиота… Поскольку ты будешь моим представителем, веди себя по-королевски. Короли себе не изменяют… Более тебе не нужно ничего, кроме этой печатки.

Он достал из-за пазухи крупное кольцо — резьба на изумруде совпадала с подписью под инструкциями — и вручил его Мирзе.