Вечный странник, или Падение Константинополя

22
18
20
22
24
26
28
30

— Желая, чтобы ты вступила в этот союз с чистой совестью, обещаю совершить его и по христианскому, и по мусульманскому обряду. Ты станешь царицей греков, их заступницей, которая возродит и защитит и их Церковь, и их веру, — у тебя будет возможность верно и бескорыстно служить Богу; если когда-либо ты испытывала жажду славы, о княжна, тебе она будет отмерена такой чашей, из какой еще не доводилось испить ни одной женщине… Можешь жить здесь или в Терапии и сохранить свою личную часовню с алтарем, можешь выбрать, кто будет отправлять в ней службы. Во всем этом я тоже клянусь бесповоротно.

Она вновь попыталась вставить слово.

— Нет, позволь мне договорить. Молю тебя о терпении, — проговорил он. — Когда заключаются договоры, княжна, одна из сторон должна для начала предложить условия; дело второй — принять их или отвергнуть и, в свою очередь, предложить встречные. Здесь, — он окинул собор быстрым взглядом, — не место и не время для обсуждения. Я предлагаю тебе вернуться либо в твой городской дом, либо в загородный, в Терапию. Через три дня я, с твоего дозволения, приду за ответом и, каким бы он ни был, клянусь именем Властителя всего мира, он будет принят с почтением… Когда я явлюсь, примешь ли ты меня?

— Для меня это станет честью, султан Магомет.

— Где мне тебя найти?

— В Терапии, — отвечала она.

Магомет обернулся:

— Граф Корти, доставь княжну Ирину в Терапию. Я знаю, что с тобой она будет в безопасности. А ты, Халиль, немедленно подготовь галеру, достойную греческой царицы, и проследи, чтобы на ней было довольно охраны, которая поступает в распоряжение графа Корти, — ему на некоторое время придется вновь стать эмиром Мирзой… О княжна, если я слишком много себе позволил, прости меня и дай мне вновь свою руку. Я хочу с тобой попрощаться.

Она молча выполнила и эту его просьбу.

Халиль, который не усмотрел в этой сцене ничего, кроме политики, пошел перед княжной, расчищая проход, и вскоре она оказалась вне пределов храма. По приказу графа принесли паланкины, в них княжну и ее онемевших от изумления спутниц переправили на галеру, которая в четвертом часу после заката доставила их в Терапию.

Магомет действительно вел себя при разговоре слишком надменно, однако, как он впоследствии объяснил Ирине со множеством смиренных извинений, он должен был играть определенную роль перед своими царедворцами.

После того как княжну увели, он тут же распорядился очистить храм от людей и святотатственных символов; пока кипела работа, он осмотрел здание, поднявшись с первого этажа на галереи. Его изумлению и восторгу не было пределов.

Проходя по правой галерее, он увидел грабителя, феска которого была полна кусочков смальты, выломанных из одной из мозаичных картин.

— Мерзавец! — в гневе вскричал султан. — Или не ведомо тебе, что я посвятил этот храм Аллаху? Осквернитель мечети!

Он плашмя ударил несчастного мечом. А потом, поспешив в алтарь, призвал муэдзина Ахмета.

— Который час? — осведомился он.

— Час четвертой молитвы, повелитель.

— Поднимись на самую высокую башню этого храма и призови правоверных к восхвалению Бога и его Пророка — да будут вовеки славны их имена! — за дарованные нам милости.

Так Святая София перешла из рук Христа в руки Магомета, и с того самого дня ислам царит под ее сводами. Ни разу с тех пор не разносило ее эхо звуков христианских молитв или песнопений во славу Богородицы. И то был не первый случай, когда Бог, дабы должным образом наказать людей за грехи и искажение его учения, в праведном гневе попустил их уничтожение.

Сегодня существует два города, когда-то являвшихся светочами мира, а ныне они полны проклятий, глубоко погребенных среди их руин — зданий, стен, развалин, — и каждый, кто окажется в них, должен знать, что привело их к погибели.