– Как, Жан, это ты?
– Все то же Ж, – отвечал студент с румяным, нахальным и веселым лицом.
Лицо Клода снова приняло свое обычное строгое выражение.
– Что тебе нужно?
– Я пришел к вам, братец… – начал студент, стараясь состроить приличную, скромную и жалобную мину и вертя с самым невинным видом свою шапку в руках. – Я хочу просить…
– Что?
– Дать мне наставление, в котором я очень нуждаюсь.
Он не осмелился прибавить вслух: «И немного денег, в которых нуждаюсь еще больше!» Последняя часть фразы застряла у него в горле.
– Я очень недоволен тобой, – сказал архидьякон холодным тоном.
– Весьма сожалею, – вздохнул юноша.
Клод на четверть круга повернул свое кресло и пристально взглянул на брата:
– Я рад тебя видеть.
Вступление было подозрительное. Жан приготовился выдержать удар.
– Ко мне каждый день обращаются с жалобами на тебя. Что это за драка, где вы исколотили молодого виконта Альберта де Рамошан?..
– Пустяки! – отвечал Жан. – Скверный мальчишка забавлялся тем, что забрызгивал студентов, скача на лошади по грязи.
– А кто это Майе Фаржель, которому ты изодрал платье? «Tunicam dechiraverunt» – говорится в жалобе.
– Э, какая беда! Просто сбросил шапку с какого-то Монтегю…
– В жалобе сказано «tunicam», а не «cappettam». Ты понимаешь по-латыни?
Жан не отвечал.
– Да, вот как теперь учатся, – продолжал священник, покачивая головой. – Латынь еле-еле понимают, о существовании сирийского языка не подозревают, изучение греческого в таком положении, что даже самым ученым людям не ставится в вину, если они пропускают греческое слово, не читая его, да еще говорят: Graecum est, non legitur[99].