Собор Парижской Богоматери. Париж
– Ах, боже мой! – сокрушалась Агнеса. – Как мне жаль бедных кормилиц приюта для подкидышей, который находится в конце переулка, на берегу, рядом с жилищем архиепископа… Каково им будет, если придется кормить такое чудовище!.. Я бы на их месте предпочла кормить своей грудью настоящего вампира…
– Ну и простота же вы, ла Герм! – вскричала Жанна. – Разве вы не видите, что этому маленькому страшилищу по меньшей мере года четыре и что он нуждается не в груди, а скорее в хорошем куске мяса?
И действительно, маленькое «страшилище» (мы и сами затруднились бы назвать его иначе) не было новорожденным. Это существо представляло собой угловатую, очень подвижную массу, завязанную в мешок, помеченный начальными буквами имени мессира Гильома Шартье, тогдашнего парижского архиепископа. Из мешка выглядывала одна только голова, отличавшаяся поразительной уродливостью. На ней ничего нельзя было различить, кроме щетины рыжих волос, одного глаза и зубастого рта. Глаз плакал, рот кричал, а зубы, казалось, так и искали, во что бы им вонзиться. Существо это изо всей силы билось в своем мешке, к немалому изумлению окружавшей ясли все растущей толпы.
В эту толпу вмешалась и госпожа Алоиза Гондлорье, богатая и знатная дама, которая вела за руку хорошенькую девочку лет шести и тащила за собой длинное покрывало, прикрепленное к золотому рогу ее головного убора. Дама остановилась, чтобы тоже взглянуть на злополучное маленькое существо, корчившееся и кричавшее в яслях, между тем как ее дочь, прелестная Флер де Лис, разодетая в шелк и бархат, водила своим крохотным пальчиком по прибитой к яслям надписи: «Подкидыши».
– Фу, какая гадость! – с отвращением проговорила дама. – Я думала, что сюда кладут только детей.
И она поспешно пошла дальше, бросив на блюдо серебряный флорин, гордо звякнувший между лежавшими там медяками. Бедные сестры общины Этьен-Годри вытаращили глаза при виде такой небывалой щедрости.
Вслед за этим подошел кичившийся своей ученостью Роберт Мистриколь, королевский протонотариус, державший под мышкой одной руки толстый молитвенник, а под другой – руку своей супруги Гильометы, урожденной ла Мерес. Таким образом он имел при себе оба свои регулятора: духовный и светский.
– Подкидыш! – проговорил он, рассмотрев метавшееся в мешке существо. – Гм… По всей вероятности, его нашли на берегу реки Флегетона.
– У него виден только один глаз, а другой закрыт каким-то желваком, – заметила бывшая девица ла Мерес.
– Это не желвак, – возразил мэтр Роберт Мистриколь, – это – яйцо; оно содержит в себе другого такого же демона с таким же яйцом, в котором тоже сидит демон. И так далее… до бесконечности.
– Откуда ты это знаешь? – спросила Гильомета.
– Знаю, вот и все! – ответил протонотариус.
– Господин протонотариус, – обратилась к нему Гошер, – что, по вашему мнению, предвещает этот странный найденыш?
Внутреннее убранство Собора Парижской Богоматери. Гравюра. 1880-е гг.
(Виктор Гюго)
– Величайшее бедствие, – изрек мэтр Мистриколь.
– Ах ты, господи! – вскричала одна старуха в толпе. – Неужели мало того, что у нас в прошлом году была такая сильная чума, а теперь, говорят, еще англичане собираются высадиться в Гарфле?
– Еще, чего доброго, – подхватила другая старуха, – королева не приедет в Париж в сентябре. А торговля и без того идет так плохо.
– По-моему, – сказала Жанна де ла Тарм, – для парижских бедняков было бы лучше, если бы этот маленький колдун был положен на костер, а не в ясли.