Дети Капища

22
18
20
22
24
26
28
30

– Одна точка?

– Если бы ты пришел вовремя было бы две.

– Это далеко от границы?

– Практически на ней.

– Истомин готовил окно?

Секунд тридцать Али-Баба смотрел на него молча и становился еще более измученным и мрачным, хотя стать еще мрачнее было задачей сложной, почти нерешаемой.

Потом араб медленно, чтобы не потревожить раны, отрицательно качнул головой.

«Вот так-то, – подумал Сергеев, – с предположениями я попал точно в дырочку. У каждого своя игра. Судьба играет с человеком, а человек играет на трубе. Ну? И как теперь прикажете вести свою партию? Он же и мне не верит ни на грош!»

– Ты представляешь, что будет, когда он поймет, что ты играешь не в его игру? Представляешь?

– Да, – ответил Али-Баба. Он даже попробовал улыбнуться, но вместо улыбки получилась страшноватая гримаса. – Если ты спросишь меня, хорошо ли я подумал, я опять скажу «да».

Сергеев вздохнул обреченно.

– Ты имеешь основания ему не верить?

– Я имею привычку не верить никому. Потому и жив.

– И как ты собираешься забрать груз?

– Ты принес образец? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да, – сказал Сергеев. – Образец со мной. Но вывезти этот контейнер и вывезти то, что я видел там, в Киеве, – задачи разной степени сложности. Ты не сможешь все это перетащить без помощи Истомина. Ни в Восточную Республику, ни в Россию…

Али-Баба, несмотря на постоянную боль, мучавшую его, нашел силы все-таки улыбнуться. И не просто улыбнуться, а с определенной степенью умственного превосходства, чуть ли не с жалостью к слабоумию собеседника. Не будь араб тяжело ранен, как пить дать, схлопотал бы в лоб. У Михаила даже кулаки сжались рефлекторно.

– Я никому не рекомендовал бы иметь Истомина во врагах, – произнес Сергеев тихо, не сводя глаз с собеседника. – Кстати, так же говорят и обо мне.

– Наивный ты человек, Михаил. Или хочешь таким казаться. Истомин съест и меня, и тебя, если ему будет надо.

– Меня пока не съел.