Мародер

– Э-э-э… Да. Давай, запаливай.

Заботливо нарезанная покрышка, разгоревшись, дала смачный столб: здеся мы, заходи, не бойся. Ахмет рассчитал точно – не откликнуться на недвусмысленное предложение диалога старший не мог, и вскоре, показательно бросив наземь стволы, высокие договаривающиеся стороны сошлись посреди заросшего бурьяном поля. Сделав утрированно покорную мину, Ахмет первым, как и положено младшему, почтительно поприветствовал курбаши:

– Хайирле ирта[91], Исмаил Магомедович. За стрельбу прощенья просим. Тапочки вот занес.

Договориться удалось практически обо всем. Обратного пути Ахмет даже не заметил – в голове крутилась коммерческая мешанина. Часть прогнозов оказалась неверной – соседи Магомедыча пока не тревожили, и большого энтузиазма по поводу боеприпаса он не проявил, зато весьма живо заинтересовался лекарствами, еще много чем. У него можно было брать аммониевую селитру для аммонала, молочные всякие дела, рыбу. Рыба у них практически ничего не стоила, но ее в этом озерном краю везде было навалом. А вот с мясом было туго, и цены особо нажиться не позволяли, разве что на будущий год получше будет – как сказал Магомедыч, «когда барашка подрастет».

…Сети. Блин, где же взять эти сраные сети, а? Ладно, че-нибудь придумаем, не завтра, так послезавтра. Надо ему муку всю втюхать, не пролежит она долго. И консервы. А вот пшенку с рисом – хуиньки. Пусть лежат; по весне впятеро минимум уйдут. Так, и бабе сказать, чтоб завязывала с кашами, картоху надо жрать, она возобновляемая. Да, остается один гемор – дорога. Если эту проблему решить, дельта светит неплохая…

В качестве пункта встречи назначили руины атомки[92], как раз на полдороге между Тридцаткой и Вениково. С одной стороны, место для стрелки удобное, но с другой – просто идеальное для засады.

…Так вот схожу раз, другой, а на третий встретит Магомедычевых людей совсем другой пацан, с еще теплым стволом, и скажет – типа, теперь со мной торгуем, товарищи башкиры. Н-да, не было забот, купил порося…

Сходив на чейндж два раза, Ахмет получил прибыль, далеко превосходившую ожидания. Несмотря на то что он предпринял все возможные меры для сохранения анонимности, по первому снегу весь торжок начал справляться именно у него – когда еще будут мед, творог и баранина. Все это снова и снова приводило к мысли – канал надо сливать. Кому-нибудь такому, кто способен защитить в пути товар и кто будет помнить добро хотя бы некоторое время. Но таких не было, самые крупные люди с торжка оперировали смешными объемами, а на торжки нового города Ахмет соваться не решался, опасаясь ненужных встреч с бойцами Администрации. Однако Господни мельницы мелют медленно, но верно; и этот вопрос решился, как рано или поздно решаются все вопросы. Правда, весьма неожиданным образом.

В конце января город проснулся среди ночи от непривычно интенсивной стрельбы. Работало сразу несколько десятков стволов, в том числе несколько тяжелых, в районе Пентагона небо сплошь исполосовали трассы. Это была уже не перестрелка, это был бой, и бой яростный, до кости. Экономных, расчетливых очередей практически не было – лупили во всю Ивановскую, выдувая по полрожка за раз. Басом грохотали обе пентагоновские крышные зушки. Несколько гулких хлопков «Шмеля», одна заткнулась. …Во дела! Кто-то Пентагон прессует! Оба-на! Ни-и-и хуя себе – и вторую загасили!.. – отмечал про себя мгновенно сбросивший сонную одурь Ахмет, несясь на четвертый, к пулемету. – …Вот это зарево! Рубероид на крыше горит. Эх, зушки жаль, теперь им пиздец. Да че я их жалею, все равно мне бы не досталась ни одна…

Стрельба затихла; снова возобновилась, потом опять, и опять – до самого утра. Под утро бой превратился в зачистку – видно, кто-то взял здание, сломив организованную оборону, и по этажам разбежались группы – вот ухнула граната, еще одна, еще; несколько коротких очередей, одиночный; и цикл повторяется. …Да, несладко кому-то пришлось. Кому? Конь покрошил Нигмата с Мирохой, Мироха – Коня и Нигмата, или наоборот? Да по хую!.. – ежился от сосущей неизвестности Ахмет, с некоторым удивлением отмечая, что на Коня, Максимыча, да на всех тех, от кого он, кроме хорошего, ничего не видел – ему отчего-то однозначно положить. Вообще. Единственное, что его грызло – то, что не сдетонировал склад на шестом. Если б сдетонировал, то запасы Ахмета приобрели бы ценность, назначаемую им самим.

С рассветом пальба утихла и мертвый город замер, ожидая результатов первого в своей истории coup d’etat[93]. Зарево, какое-то время притворявшееся вторым рассветом, опало; в низкие тучи размеренно текли несколько столбов жирного дыма. …КСК дымит, сам Пентагон и ДК «Строитель». Бля, как же узнать, че там стало? Кто теперь?.. Ахмет несколько раз порывался сгонять и глянуть, но благоразумие брало верх, и ни в первый, ни во второй день он из дому носа не казал.

Оказалось, зря – под вечер третьего дня, подходя к черному от копоти Пентагону, Ахмет услышал знакомые звуки – в здании активно работали коллеги. Пробежала облезлая тощая псина, волоча гирлянду синюшных потрохов, перемешанных с заледеневшими обрывками камуфляжа. Нагло так глянула, сука, как на мебель. Осторожно вошел, пряча под полой расстегнутой телогрейки снятый с предохранителя АПБ. Предосторожности были уже излишни: все более-менее ценное растащено, и мародеры выжимали из здания остатки. Двое грязных подростков в вестибюле драли из коробов провода и на Ахмета внимания не обратили. Лестницу словно вымыли кровью, и ее запах мощно шибал в нос даже на морозе, забивая едкую гарь. Над белеющим в темноте лестничной клетки голым трупом склонилась какая-то бесформенная фигура, воровато дриснувшая в темноту при Ахметовом приближении. …Морлок, бля. Че он там, мясо резал, что ли? А, нет, зубы ковырял, вон как щеку-то разворотил… По второму этажу что-то тащили, не разобрать что. Печку, что ли… Отпрянув с дороги, Ахмет толкнул задницей подавшуюся дверь, зашел. Об-ба-а. Вот и свиделись. Из груды мусора и штукатурки торчала верхняя часть Пасхина, похожая в сумерках на пыльную статую из пионерлагеря. Все лицо мелко посечено – видать, попал под гранату. …Ишь ты, глаза уцелели. Хотя нет, как рвануло, еще живой был, достреливали; вон, дырок-то сколь, а сразу и не заметил, снежком подзамело. Кто-то верх с рубахой снял, зачем только – наверняка все в кровище, лужа-то вон какая. А пистолет из руки вырезали, или разжимать побрезговали, или… Да без разницы. Блин, и глаза ему хрен закроешь, смерзлось все. Ну-ка… Нет, никак. Ладно, пойду я, Денисыч, прощевай. Попроси там Аллаха… да ладно, не надо ничего, спи спокойно. Бисмилля р’рахман р’рахим…

Третий. Штаб. …Ух как разворотили, рвали, что ль. Да, ниче тут постреляли, прям забойный цех…

…Скоро тут можно будет добыть только дрова. Бля, че ж они своих-то так здесь и бросили?! Хотя кто кому нынче свой… Коллеги, обычно стреляющие без предупреждения в любого, встреченного за аналогичным занятием, сейчас даже помогали друг другу, что-то придерживали, делились инструментом; видимо, дала себя знать не влезающая ни в какие рамки необычность происходящего. Побродив по занесенным снегом коридорам и переговорив с теми, кто мирно реагировал на вопросы, Ахмет понемногу составил картину событий. С чего началось, толком никто не знал – кто что рассказывал. То якобы только что видели на втором мужика, который вроде как успел поговорить с выжившим раненым, то кому-то рассказал знакомый из дома напротив – в общем, мутно все, но смысл такой: нигматовские зацепились с коневскими, а Мироха ждал, чья возьмет, и потом попытался добить обоих; однако мирохины почему-то сидят сейчас в поликлинике, а «добитые» нигматовские – в «свечке» на Гайдара. Самый бой был за склад в КСК, там сейчас осталась одна обгорелая коробка, да полбассейна трупов. Зато по поводу коневских сомнений не было – выбили всех до единого. Ну, разве кто свалить успел, а те, кто в здании остался, точно все легли. А ты че, сам не видел? Ну вон, выгляни сходи в окно – их мирохины из окон выкидывали, почти все со стороны двора лежат, собаки их там хавают. Коня? Нет, Коня не видели. Ему, говорил кто-то, еще в самом начале какой-то Ваган, то ли Баган башку проломил. Баган-то этот? Нигматовский вроде. Да-да, точно, нигматовский. Когда из КСК жрачку вывозили, я видел его, точно. Он типа помогальника у Нигмата, да. А тебе-то, мужик, что за печаль, оно тебе надо? Сам не работаешь, так другим не мешай, иди куда шел, а то запизделись мы с тобой че-то.

Курочить Пентагон Ахмет не стал – как-то тяжело было начинать, да и взять там было уже нечего. …Ладно, ночь уже, пора домой… Ахмет спустился с крыльца, завернул за угол. Ух, морозец-то придавил… так, это еще кто там, бля, рычит?.. Прошел вдоль торцевой стены Пентагона, завернул за следующий – и замер. Стараясь не отсвечивать, попятился. …Еб! Эт скока ж их там? Полста? Сто? Ой, бля… На задворках Пентагона шел пир – псы дорвались до халявы и жрали, жрали с треском. По периметру расселось воронье – Ахмет даже не подозревал, сколько ж, оказывается, в городе ворон. …Твари, сука. Очередь заняли… Не думая, что делает, на автомате, Ахмет вытащил ствол и принялся спокойно сворачивать липнущий к пальцам глушак, повторяя, как заведенный: «…от твари, с-сука; от твари…» Навел обеими руками на шевелящееся мохнатое месиво. АПБ затрясся, разбрызгивая искры и эхо в колодце узкого внутреннего двора, воздух наполнился грохотом, птицами, свистом крыльев, собачьм визгом, лаем, тупыми щелчками пуль по мерзлому и живому мясу, пронзительным верещаньем рикошетов. Ахмет пришел в себя от резкой боли в сжатых до хруста челюстях – на него неслось несколько псов, прямо по прицельной линии вставшего на задержку пустого АПБ. Еб!!! – окончательно очнулся Ахмет и понесся по сугробам, не разбирая дороги. Перелетев двухметровый забор РМЗ[94], перевел дух и сменил обойму. Послушал – нет, никто за ним не гонится. Испуг сменился истеричным весельем. …Блин, да они больше меня пересрались! От так царь природы, залупнулся – и тикать!.. – ржал Ахмет. – Это они не на меня, а оттуда бежали! А я, как бы царь природы, грязное сучье меня гонит, а я – ломлюсь от них, как кот помойный. Ладно, хватит на сегодня, домой, домой…

Прикрутил глушак и попер по снежной целине, срезая путь через промплощадку. Следов на снегу не было, видимо, все, что здесь можно было взять, – давно растащено. Этакий островок покоя и тишины, другое измерение. Утопающие в снегу одноэтажные цеха механички выглядели невинно, сосем как До Этого, и Ахмет придерживал шаг, оттягивая момент выхода на темные улицы, где в каждом оконном провале мерещится дырка чужого ствола. Выглянула луна, обвисшие под снегом березы заискрились радостным мерцаньем из детского новогоднего воспоминания. Ахмет остановился и поднял глаза в черное небо. На севере луна, серебристый пятак посреди проруби в невидимых тучах, падает мелкая изморозь, совсем как в детстве. Вспомнилось: мама оставила его подождать у магазина «Новатор», с санками туда было нельзя; маленький Ахметзянов самовольно покинул санки и точно так же стоял, выпав из нехитрых детских ритмов, потерявшись в бездонном черном небе, откуда медленно падали крохотные сверкающие пылинки. Где-то на том краю вселенной хлопала дверь магазина, впуская нарядных тетенек с нагруженными свертками дядьками в рыжих мохнатых шапках, и пахло стиральным порошком, елками и автобусным выхлопом, а потом небо рванулось навстречу, фонарь оказался рядом с лицом, Ахметзянова подбросило, развернуло, обдало вкусным мандариновым облаком – и вот уже валенки стукаются о переднюю планку санок, с боков подпирают алюминиевые полоски бортика – и перед испуганно вытаращенными глазенками Ахметзянова появляется обрамленное белым пухом платка сказочно красивое лицо – мама! Ее глаза блестят куда ярче снега, она радостно что-то говорит и целует его в холодную щеку…

В заборе дыра – где-то от пояса и до земли, арматура перекушена и заботливо загнута в стороны. Видимо, еще До Этого сделали, место вон какое удобное – с этой стороны заросли акации, с той – задняя стена гаражей, че-нибудь таскать с работы – милое дело. …Еб! А это че?! Подойдя поближе, Ахмет обмер: из дыры тянулась цепочка следов, исчезая под одним из окон полузанесенного барака. Кто-то вошел и не вышел. Обратного следа нет; с другой стороны – тоже, Ахмет только что там прошел. Значит, Он – там. Тело мгновенно напряглось до каменной твердости, в ушах зашумела под удвоенным давлением кровь. Рука ме-е-едлен-но потянулась к рукояти АПБ, словно Тот уже целится в спину, и любое движение может…

– Э, воин ислама. Смирно стой.

…Голос-то какой слабый, раненый, что ль? Если раненый, значит, шанс есть – щас перехвачу темп и попробую. Че он не стрельнул-то сразу?.. – пронеслось в голове, пока опускались руки.

– Повернись. Дурить не вздумай.