Мне давно хотелось убить

22
18
20
22
24
26
28
30

Превозмогая слабость, она все же подняла руку и поднесла ко лбу, потрогала его – он был мокрым и холодным на ощупь, а волосы казались прохладной и липкой проволокой…

Дальше рука отправилась путешествовать по поверхности тела, ощутила ворсистую ткань, должно быть, одеяла… Затем Юля снова попыталась позвать кого-нибудь…

И вдруг вспомнила про крыс и содрогнулась всем телом.

Она издала слабый горловой звук, и где-то внутри ее тела, в области солнечного сплетения, началось содрогание: она плакала. Слезы горячими потоками заструились от глаз к ушам. Как всякому человеческому существу, ей тоже была присуща слабость, и чувство жалости к себе захлестнуло, затопило слезами все остальные чувства, даже СТРАХ…

Так, лежа на непонятном ложе и испытывая невероятные физические муки, связанные с болью в горле и невозможностью пошевелиться из-за навалившейся слабости и холода, чувствуя себя вывалянной в грязи и пропитанной запахами сырого подвала и крысиной шерсти, Юля восстанавливала в памяти события последних дней и удивлялась тому, что вообще осталась жива.

Кто знает, может, теперешнее прояснение сознания – всего лишь временное явление, после чего ее ждет смерть. Возможно, что эти минуты даны каждому человеку для того, чтобы он успел осмыслить всю свою жизнь, вспомнить наиболее яркие ее моменты и близких людей, а заодно сделать переход в небытие менее болезненным…

Как жаль, что она никогда не увидит больше свою маму, не обнимет ее; не скажет какие-то горькие слова Крымову, не ощутит на своих губах поцелуи мужчины, который так долго не был оценен ею…

И вот наконец началось: голова медленно закружилась, душа уносилась куда-то под сияющий бриллиантами звезд небесный свод, превращавшийся в прозрачный, сверкающий и ввинчивающийся в пространство душный и долгий тоннель…

И она, понимая, что еще не пришел срок, что еще РАНО, ОЧЕНЬ РАНО ЕЙ ТУДА, закричала, раздирая горло и призывая на помощь все свои силы…

И тут что-то произошло. Стало светлее. Исчезли и тоннель, и звезды. Осталась только боль в горле и странное ощущение, словно на нее кто-то смотрит.

– Открой рот, – услышала она незнакомый низкий и хрипловатый голос, и волосы на ее голове зашевелились.

Да, безусловно, она была еще жива.

– Откройте рот…

Да, конечно, он так и сказал ОТКРОЙТЕ, а не ОТКРОЙ, а это ухе многое меняет.

– Зачем? – просипела она, зажимая рот ладонью.

Но между зубами лязгнула металлом ложка, и по языку и дальше, в гортань, пролилось что-то источающее сильнейший запах йода.

«Люголь», – вдруг с непонятной радостью подумала она, давясь этой гадостью, которая ей была хорошо знакома еще с детских времен. Ведь люголем, обмакнув в эту бордовую жгучую мерзость карандаш, обмотанный ватой, и смазывая этим горло, мама лечила ей ангину!

– Температуры нет, значит, выкарабкалась… – услышала она все тот же голос, и тут только поняла, что глаза ее закрыты, что она и не открывала их, подчиняясь инстинкту самосохранения, словно боясь увидеть нечто такое, один вид которого будет в состоянии убить ее.

Убийца-некрофил – что может быть страшнее, опаснее и непредсказуемее встречи с ним? А то, что она попала в эту передрягу и оказалась в таком состоянии именно из-за убийцы, который себе в усладу расчленяет женские трупы, она осознавала ясно.

– Кто вы? – спросила она и приоткрыла глаза.