– Волновался. Напутал. Только одно в руку. Тоже маленькая ранка. Пуля раздробила кость и сидит там, в плече, под кожей.
– Под кожей? В таком случае обе пули следует удалить не мешкая, – сказал Минц. – И входное отверстие той, которая в шее, должно располагаться несколько иначе, видите ли, траектория полета…
– Траектория полета может измениться, если на пути твердое препятствие, например позвоночник, – прозвучал тихий приятный баритон.
Доктор Розанов успел войти незаметно. Он был в белоснежном халате, дородный, гладкий. Пышные усы расчесаны и слегка подвиты кончиками вверх. Федору пришлось повторить все сначала, персонально для доктора Розанова. Опытный талантливый хирург слушал, низко опустив большую лысую голову, иногда кивал и многозначительно хмыкал.
– Что скажете, Владимир Николаевич? – спросил Свердлов.
– Что тут можно сказать? Чудо! Владимира Ильича спасло чудо, счастливый поворот головы, счастливый ход пули. – Розанов снял круглые очки в тонкой золотой оправе. – Отклонись она хотя бы на один миллиметр вправо или влево, и, страшно подумать, не было бы с нами товарища Ленина.
Врачи испуганно зашептались в углу кабинета.
– Пули следует удалить.
– Удалить немедленно! Может начаться заражение крови.
– Если входное отверстие под левой лопаткой, каким все-таки образом пуля прошла через грудь, через шею и застряла над правой ключицей?
– Она непременно должна была повредить легкие.
– Если бы только легкие! Как, скажите, она могла из-под лопатки подняться вверх, пройти сквозь шею, не задев сонной артерии, трахеи, пищевода?
– В любом случае обе пули удалить необходимо!
Розанов не участвовал в этом странном консилиуме. Он присел на край койки, стал считать пульс вождя.
– Зачем мучают? Убивали бы сразу, – громко произнес Ленин и закрыл глаза.
– Что вы, Владимир Ильич, дорогой вы наш, бесценный! Какие ужасные слова вы говорите! – воскликнул Бонч со слезой в голосе.
– Пульс 104, хорошего наполнения, температура нормальная, – спокойно объявил Розанов, – не вижу необходимости удалять пули. Владимир Ильич, они вас беспокоят?
– Нет. Нисколько не беспокоят. Совершенно не беспокоят. Наоборот, я к ним уже привык. Сроднился.
– Ну и славно. Товарищи, думаю, всем понятно, что случай у нас необычный. Перед нами огнестрельные поражения, чреватые самыми трагическими последствиями. Только человек особенный, исключительный, отмеченный судьбой может пережить такие ранения. Стойкость и мужество Владимира Ильича, его железное здоровье помогли ему преодолеть смертельную опасность, выдержать невыносимую боль. Одним словом, товарищи, чудо. Мы все свидетели чуда.
Розанов говорил выразительно и убежденно. Голос его звучал красиво, тембр был мягкий, глубокий, в самый раз для театральной сцены. Врачи слушали потупившись, не глядя друг на друга. Потом стало тихо. Тишина длилась минуты три, и было слышно, как тяжело сопит доктор Минц, как Бонч мнет свои пальцы, потрескивает суставами.