Леонтий Византийский. Сборник исследований

45) из свт. Григория Нисского (против Аполлинария), [1383] и

46) свт. Кирилла Александрийского (из письма к Сукенсу). [1384]

Всех святоотеческих цитат в этом самом богатом флорилегии собрано 92, не считая многочисленных выдержек из монофизитских писателей. [1385]

Всматриваясь пристальнее в состав авторов, цитируемых Леонтием в этих флорилегиях, мы не можем не видеть, что он пользуется для своих целей писателями как Восточными, так и Западными, богословами как Александрийского, так и Антиохийского направления. У него не заметно предубеждения, нет предвзятости против тех или других авторов, лишь бы сочинения их представляли собой соответствующий доказательный материал. В этом отношении за Леонтием нельзя не признать права на всестороннюю широту в познании и на полную свободу в пользовании святоотеческой литературой. Против такого признания могут говорить разве лишь два факта, обращающие на себя невольное внимание читателя трудов Леонтия: это — преимущественные ссылки на свт. Кирилла Александрийского и отсутствие цитат из сочинений св. Льва, папы Римского. Цитат из Кирилла во всех флорилегиях у Леонтия насчитывается 63, то есть ровно четвертая часть всех вообще цитат (252). Дни нас теперь уже ясно, чем руководствовался Леонтий в таком обильном цитировании из свт. Кирилла. Для Леонтия существенно важной задачей его писательской деятельности было выяснить истину, что свт. Кирилл Александрийский учил вполне согласно с Халкидонским собором и не был ни монофизитом, ни аполлинаристом, [1386] как его обвиняли враги, но чистым синодитом, православным богословом, учившим об ипостасном соединении в едином Господе Иисусе Христе двух неслитных и нераздельных природ. Поэтому для Леонтия была особая необходимость цитировать постоянно свт. Кирилла, чтобы освободить его от всяких подозрений и односторонности и показать его истинную православность. Сочинения Кирилла на Востоке были так широко распространены в публике как никакие другие, поэтому трудно даже думать, что Леонтий не имел их у себя под руками, и если бы даже не имел их в своей библиотеке, то всегда и легко мог заимствовать их для своего пользования. Не так обстояло дело с сочинениями св. Льва, папы Римского.

Прежде всего, о Льве Римском на Востоке после Халкидонского собора вспоминали очень мало и еще меньше интересовались и пользовались его сочинениями, потому что над умами Восточных христиан возобладало реакционное течение, то есть возврат к александрийским традициям. И хотя в VI веке эта реакция значительно ослабела и ясно обозначилось тяготение к примирительному синтезу борющихся направлений моно- и дифизитства, но все-таки примат в решении христологического вопроса оказался за свт. Кириллом и его доктриной. Папа же Лев был признан только не противоречащим Кирилловой христологии, так как этого факта после Халкидонского собора отрицать было уже нельзя. Понятно, что такое отношение к учению Льва Восточных христиан не могло благоприятствовать его популярности и распространению его сочинений. Не видно, чтобы и в руках нашего автора — Леонтия были сочинения св. Льва, разве что кроме известного его Томоса, хотя о нем Леонтий откровенно заявляет, что диакриномены (то есть сомневающиеся из христиан) смотрят на него недоброжелательно. [1387] Далее, не видно, чтобы Леонтий в чем-либо проявлял свои особые симпатии ко Льву и его учению. Отношение нашего автора ко Льву можно характеризовать так, что он и не отрицал его значения, но и не переоценивал его. Так, в тех случаях, где представляется для Леонтия случай упомянуть о Льве, отозваться о его учении, там он не избегает этого, говорит похвалы в его адрес и ссылается на его сочинения. Например, говоря о полном противоречии несторианского учения учению Отцов, Леонтий ссылается в конце концов на Халкидонское определение и на папу Льва:

«Он (собор) окончательно разрушил опору вашего нечестия, утвердив Символ веры, а противника вашего нечестия, Льва, удостоил блестящих похвал, ибо он (Лев) основательно восстал против Евтихия, хитрой лисицы, и своими обличительными речами разоблачил его скрытое нечестие, за что собором и был отличен особыми почестями». [1388]

В другом месте Леонтий истолковывает Кириллову формулу: μία φύσις «одна природа» так:

«Две природы Христа, соединенные по одной ипостаси, согласно исповеданию премудрейшего Льва и Святых Отцов на Халкидонском соборе». [1389]

Таким образом, здесь автор указывает на полное согласие св. Льва со свт. Кириллом и Халкидонским собором, подчеркивая этим IV мысль, что православность Льва есть в то же время Кириллова православность, ибо учение их обоих одинаково совпадает с Халкидонским догматом. Севир и его последователи настойчиво требовали у православных ответа на вопрос: пусть кто-нибудь покажет, что Халкидонский собор или Томос Льва признают «соединение по ипостаси, или природное сочетание, или из двух одного Христа, или одну Воплощенную природу Бога Слова (τὴν καθ᾿ ὑπόστασιν ἕνωσιν, ἡ σύνοδον φυσικήν, ἢ ἐζ ἀμφοῖν ἕνα Χριστόν, ἢ μίαν φύσιν τοῦ Θεοῦ Λόγον σεσαρκωμένην)». [1390] Леонтий принимает этот вызов и отвечает теми своими сочинениями в том смысле, что если папа Лев и Халкидонский собор расходятся в христологической терминологии с Кириллом и традициями Восточных, то в существе своего учения ими вполне согласны друг с другом. Папе Льву писал блаженной памяти Флавиан и доказывал, что можно говорить: «Христос принял нашу природу Бога Слова Воплощенную, или вочеловечившуюся, в том смысле, что Господь наш Иисус Христос стал единым из двух природ» (то есть остался одним Лицом при сохранении двух природ: [1391] «Чудный Лев (Λέων ὁ θαυμάσιος) в своем взгляде и отзыве о деятельности Кирилла утвердил и признал все, сделанное им на Ефесском соборе против Нестория», то есть, иначе сказать, Лев оказался во всем солидарным с Кириллом в учении об Иисусе Христе, двух природах в Нем, существенно и ипостасно соединенных, так что является единый Христос, в двух природах существующий. [1392] «Но говорят, — пишет далее Леонтий, — что относительно еп. Флавиана Константинопольского было подозрение, что он склонялся к заблуждениям Нестория, и потому его подозревали во всем, что он делал против Евтихия». [1393] Такое подозрение основывалось именно на близких отношениях Флавиана к Западной Церкви, которую на Востоке считали несторианствующей. Папа Лев, как известный выразитель Западной догматики, переписывавшийся с Флавианом, поэтому также был сильно подозреваем в своей православности. Леонтий прилагает все усилия, чтобы снять эти подозрения как с Флавиана, так и со Льва, и доказать взаимное согласие этих иерархов в православной истине. Леонтий приводит и разбирает Ἐκθεσις τῆς πίστεως Флавиана и находит, что в нем нет несторианства, что в его содержании нет никакой разницы с Халкидонским определением. [1394] Итак, не может быть никакого сомнения в том, что он прекрасно знал о богословских творениях папы Льва и ценил значение его литературной деятельности для Церкви в ее борьбе с еретиками и сектантами. Тем не менее по тактическим соображениям, обусловленным переживаемым Восточной Церковью моментом, он воздерживался от частых упоминаний имени Льва и ссылок на его авторитет, чтобы, с одной стороны, не сыграть на руку несторианам, видевшим себе союзника в лице Льве как защитника дифизитства, а с другой стороны, чтобы не отпугнуть от себя монофизитов, готовых считать Льва антиподом Кирилла, и, таким образом, привести всех к принятию Халкидонского определения и вместе с тем к воссоединению с Церковью.

Наблюдения над флорилегиями Леонтия могут также служить для нас хорошим показателем литературных симпатий нашего автора и его богословского курса. Мы говорили, что Леонтий по своим богословским воззрениям принадлежит к синкретическому (Каппадокийскому) направлению. Состав его флорилегиев теперь основательно подтверждает нам всю непреложность такой его богословско-философской характеристики. Тогда как большинство цитируемых Леонтием авторов встречается по два-три раза каждый, Каппадокийские богословы имеют у него место почти на каждой странице сю сборников. Так, из Василия Великого Леонтий берет в сборники 10 цитат, из Григория Богослова — 20, из Григория Нисского — 13. Равным образом, и в тексте своих сочинений Леонтий ни на кого так часто не ссылается, как на Каппадокийских Отцов, которых всегда старается и отличить особыми титулами, например: μέγας «великий», θεοσόφος «богомудрый» и др. [1395] Все это убеждает нас, что для Леонтия Каппадокийцы стоят на первом плане, что с их учением он постоянно сверяется в своей учено-богословской деятельности. И только свт. Кирилл Александрийский, с которым Леонтий стоит в исключительно тесной близости, находит себе на страницах сочинений нашего автора более частое, чем Каппадокийцы, упоминание и цитирование.

Флорилегии Леонтия важны и любопытны еще и в том отношении, что они сохранили для нас отрывки из таких сочинений, которые отчасти совсем не дошли до нас в своем полном виде с именем своих авторов, отчасти же и совсем неизвестны были вместе с именами своих писателей. Такова, например, цитата из «Антиоха Птолемаидского, свидетельство которого помнил свт. Кирилл». [1396] Во 2-й книге О Священных предметах есть еще фрагмент из слова этого же писателя об Адаме, [1397] причем издатель замечает, что этот Антиох жил в начале V века и что все его сочинения утрачены. Такова же цитата из св. Кириака, епископа Пафского, который был одним из Отцов Никейского собора, [1398] что подтверждает и Ефрем Антиохийский. [1399] Таковы, далее, цитаты: из Геласия, епископа Кесарийского, одного из Отцов II Вселенского собора, [1400] Иринея, еп. Лионского, [1401] Севириана Гавальского, [1402] Амфилохия Сидского. [1403]

Все же вообще многочисленные извлечения из сочинений как известнейших Отцов-писателей, так и совсем неизвестных нам авторов, красноречиво говорят о том, что Леонтий обладал обширным знанием патриотической литературы и имел в своем распоряжении если не большую библиотеку сочинений Свв. Отцов и Учителей Церкви, то большие сборники цитат из них по разным вопросам богословия вообще и христологии в частности. В сочинениях Леонтия мы неоднократно встречаемся с такими выражениями, которые свидетельствуют о забвении автором когда-то читанных сочинений и неимении их под руками для справок, вроде: «кто-то сказал», «где-то говорится». [1404] Все подобные выражения говорят не о чем ином, как о громадной патриотической начитанности нашего автора, благодаря которой у него в голове постоянно мелькают подходящие к его рассуждению изречения Отцов, и только обремененная знаниями и ослабленная годами память не всегда оказывается в состоянии воспроизвести их имена и названия их сочинений.

С большим запасом библейских и патристических знаний Леонтий Византийский счастливо соединил в себе и надлежащее умение и полную самостоятельность в применении этих знаний к своим богословско-полемическим целям. Те принципы, какими он руководствовался в пользовании библейским и отеческим материалом, рисуют нам Леонтия как чуждого всякой рутины экзегета и патролога. Он сам так характеризует эти свои принципы:

«Необходимо заботиться не о словах, но о мыслях (μὴ ταῖς φωναῖς, ἀλλὰ νοήμασι), и если есть какое-нибудь слово новое, то раз оно отвечает своему назначению и согласуется с древним, от начала признанным Православием (ἐξ ἀρχῆς ὁμολογουμένῃ ὀρθοδοξίᾳ συμφωνεῖ), таковое нужно уважать и почитать как свое собственное (ὡς οἰκείαν). Если какое-нибудь употребляемое в Священном Писании и у всех Свв. Отцов слово по какому-нибудь нечестивому нововведению переносится кем-либо в сторону от истинного смысла, то нужно его отбрасывать и отвращаться... как от ловких шулеров, подделывающих не только изображение и надпись, но и само серебро лукаво рассматривающих и испытывающих, еще годно ли оно». [1405]

Согласно таким началам наш автор не является в своих сочинениях ни педантичным буквалистом, ни либеральным аллегористом. Строго держась церковных традиций, он не доходит в такой приверженности до безрассудства и всегда готов признать и новое если оно отвечает истине, готов отказаться и от старого, особенно если оно получило в понимании людей превратное толкование и сбивает их с толку. Во время Леонтия был особенно в ходу прием казуистического толкования Священного Писания и святоотеческих творений для оправдания ложных взглядов. «Не только отеческими, но и Священными Писаниями еретики злоупотребляют всякое слово у них получает извращение и ложную интерпретацию», [1406] — говорит Леонтий. Отсюда понятно, почему в своих сочинениях наш автор с особенным усердием и тщательностью занимается выяснением истинного смысла и значения отдельных слов и целых выражений: этим он выбивал из рук то вредоносное оружие, которым пользовались сектанты в борьбе с православными. Но, преследуя такие задачи, Леонтий и сам легко мог впасть в крайность, сделаться ригористичным и односторонним в отношении понимания спорных пунктов. Некоторую дань такому полемическому увлечению автор и платит, когда, например, в горячей защите свт. Кирилла проявляет колебание в отношении уже принятого смысла христологических терминов или когда в усиленном стремлении реабилитировать Халкидонский собор считает (не без натяжки, конечно) ὅρος его совершенно тождественным учению свт. Кирилла и, в частности, его формуле μία φύσις «одна природа». При своем, очевидно, горячем темпераменте Леонтий мог бы зайти далеко по пути увлечения крайними и односторонними взглядами. Но Леонтия от такого несчастья всегда спасала его твердая вера, во-первых, в богодухновенность Священного Писания как первоисточника церковного учения: потому он с такой силой и обрушивается на Феодора Мопсуестийского, отрицавшего эту богодухновенность и вместе с ней исключавшего некоторые из числа канонических книг; [1407] во-вторых, в непогрешимость вселенского церковного сознания, отразившегося в учении столпов Церкви — Свв. Отцов и постановлениях соборов. Авторитет Отцов и соборов имеет для Леонтия непоколебимое и решающее значение. «Кто восстает против них, — говорит он, — тот не против одного лица, но против всех христиан делает возмущение, что да не постигнет нас, которые предпочитаем истину спорливости». [1408]

Итак, сделанный нами краткий обзор библейских и патристических свидетельств у Леонтия ясно показывает нам, что наш автор в совершенстве знал первоисточники христианского богословия — Библию и творения Свв. Отцов и широко пользовался ими в своих богословско-полемических целях. Вот почему аргументация Леонтия, как и все его богословское учение, несмотря на доминирующим в нем рационалистический элемент (с которым всегда соединяется и подозрение в субъективизме), имеет неотразимую силу убедительности, ибо покоится на непреложных, объективных источниках. Эта отличительная особенность трудов Леонтия, в свою очередь, возвышает и упрочивает их значение, ставя их в один ранг с произведениями святоотеческой письменности.

Глава 3

Леонтий как критик апокрифической (подложной святоотеческой) литературы. Понятие о таковой литературе и откуда она появилась. И несториане, и монофизиты одинаково плодили ее. Побуждения к подлогам со стороны аполлинаристов. Свидетельства о подлогах императора Юстиниана, Евагрия, Евлогия Александрийского. Иоанн, епископ Скифопольский, в качестве критика апокрифов. Что сделал по этой критике Севирианский коллоквиум 533 г. Император Юстиниан как критик апокрифов по сравнению с Леонтием Византийским. Обозрение критических этюдов Леонтия в разных местах его сочинений. Специальное сочинение по критике подложной литературы. Изложение его содержания: отрывки из сочинений Аполлинария, надписываемые именем Свв. Отцов, исповедание Иовия, противоречивость в учении аполлинаристов Валентина, Тимофея, Полемия и Гомония. Она объясняется неясностью и сбивчивостью учения самого Аполлинария, что и видно в приводимых из него цитатах. Сведения об апокрифической литературе, находящиеся в сочинении De sectis. Чем объясняется относительная неполнота сведений об апокрифах в сочинениях Леонтия. Общее суждение о его учено-критической деятельности.

Под именем апокрифической литературы по отношению к трудам Леонтия Византийского нужно понимать те произведения Аполлинария, епископа Лаодикийского, которые надписывались именами Свв. Отцов — архиеп. Афанасия Александрийского, Юлия и Феликса, епископов Римских, Григория Чудотворца, епископа Неокесарийского, и Ерехтия — и выдавались за подлинные труды этих Отцов. Таким образом, в сущности своей это были настоящие подлоги, непростительные тем более, что имели в виду самую коварную цель — подтверждение еретических мыслей свидетельствами православных авторитетов и совращение этим легковерных людей в ересь. Печальная история таких литературных подлогов обнимает собой период почти в два столетия, именно V и VI века, в течение которых эти подлоги получили и свое распространение и свое изобличение. [1409]

Трудно сказать в точности, кто именно первым положил начало этому постыдному приему защиты своих убеждений. Одно только можно утверждать с несомненностью: литературные подлоги совершали уже несториане. Так, свт. Кирилл уже во втором послании к Сукенсу говорит, что несториане распространяли ими самими изготовленные подложные послания, в одном из которых можно прочитать что папа Сикст не утвердил отставку Нестория, а в другом — что Кирилл очень сожалеет о своем образе действий в Ефесе. [1410] Кирилл знал и другие несторианские подделки святоотеческих творении, так искажавшие подлинный текст Свв. Отцов, что совсем изменялся его православный смысл, и он приобретал несторианскую окраску. О таком искажении свт. Кирилл знал, например, в отношении послания свт. Афанасия к Эпиктету, знал, что оно исполнено несторианского нечестия. [1411] Не ускользнул от наблюдений и нашего автора, Леонтия Византийского, этот факт подделки подлинных сочинский православных писателей несторианами. В сочинении De sectis Леонтий пишет: