— Ну, дальше видим, идут Елизавета Петровна с Петром и мешок со взрывчаткой тащат — в пещере нашли… Ждем-пождем, а Федора и учительницы нету и нету. Чуем, дело неладное. Кинулись искать. Долго бродили. Думали, уж и не найдем. Хотели было возвращаться, да собачка выручила. Слышим, скулит, тявкает. Пошли дальше и нашли: бегает собачка, фонарь стоит, горит, а возле него на боку лежит Федор. А кровищи под ним.
— Кто же это его?
— О, господи! Мать-то узнает, так снопом срезанным и ляжет, — всплеснула руками пожилая колхозница.
На шум из окна больницы выглянула Елизавета Петровна, прикрыла створки. Она стояла в коридоре и поглядывала на белую застекленную дверь операционной. Наконец из двери вышла седоволосая женщина-врач.
— Как там Федор, Марья Сергеевна?
— Все пока без сознания. Сейчас сделали ему переливание крови: очень много потерял. Рана опасная. Но если нож не был отравлен, спасем парня.
Марья Сергеевна что-то тихо сказала сестре в белом халате и зашла в соседнюю комнату. Там вторая сестра бинтовала плечо Шарому. У открытого окошка сидел на стуле Коркин. Лицо его было раскрашено зеленкой. Возле Васи стояла Вера Алексеевна.
— Как самочувствие? — спросила врач Николая Арсентьевича.
— Бодрое, как говорят моряки, — отшутился тот.
— Недельки через две и на ринг выходить можно будет, — посмеялась в свою очередь врач. — Хорошо, что кость не потревожена. — Она подошла к Коркину:
— Ну, а ты, молодец, как себя чувствуешь?
— Он у нас герой! — улыбаясь, кивнул головой Шарый и серьезно закончил: — Достоин правительственной награды. Буду ходатайствовать!
— Вот тебе и Коркин! Слыхали, медалью, а то и орденом наградят, — немедленно доложила взобравшаяся на изгородь Зинка нетерпеливо топтавшимся внизу ребятам, — кто бы подумал?!
— Все с девчонками водился, а тут шпиона задержал!..
— У-у-у, как его разукрасили! — последовало новое сообщение. — А Николая Арсентьевича совсем не видно, — Зинка спрыгнула на землю, придерживаясь за плечо Сбит-нева.
— Все лицо у Васьки в зеленке, — зачем-то пощупала она свои щеки.
— Наверное, больно ему! — проговорила Оля Пахомова.
— Поплачь, жалельщица! — насмешливо бормотнул Сбитнев, не терпевший никакой сентиментальности.
Зинка вспыхнула:
— А что? Завидки берут? Ты всегда себя таким героем ставишь!