Знамение. Трилогия

22
18
20
22
24
26
28
30

Он продолжал внимательно рассматривать ее. Головку с двумя выпученными красноватыми глазами. Передние ножки, короткие и мохнатые, которыми она деловито потирала перед собой. Остальные две пары ножек, подлиннее, которыми она цеплялась за поверхность лампы. И на полупрозрачные крылышки с затейливым узором.

И тут, он поймал себя на мысли о том, что так быть не должно. Да, у него было отличное, почти стопроцентное зрение. Но даже с таким зрением, он не мог разглядеть эту крохотную мошку в мельчайших деталях с расстояния трех с лишним метров. Разглядывать ее словно в микроскопе.

Это открытие, которому он не мог найти логичного объяснения, обескуражило и взволновало его. Но от такого волнения его скрутила очередная волна спазмов. И он был вынужден снова закрыть глаза. Стоило ему это сделать, как он ощутил, как проваливается в сон.

Засыпая, он подумал, что обязательно разберется с этой загадкой. Первым делом, сразу, как проснется…

Но он не знал, что эта самая мысль была последней в его жизни…

Человеческой жизни…

Доктор

Его ноги подкашивались от усталости. В глазах рябило. А руки мелко дрожали. Он был рад, что двенадцатичасовая смена, наконец, закончилась. Что он снял опротивевший душный герметичный защитный костюм. И стянул с лица защитную маску‑респиратор, которая была нелепейшим образом натянута поверх его оптических очков.

После недолгого перерыва, часов шесть назад, он, возвращаясь в «грязную зону», неудачно подогнал маску на лице. А потом до конца смены не имел возможности ее поправить. Так что теперь, его переносицу украшал пурпурный нарыв, а также две длинные красные полосы на скулах, повторяющие форму маски.

– Японский городовой! На кого же ты похож! – устало усмехнулся он, остановившись и взглянув на свое лицо в широкое зеркало, встроенное в стену больничного коридора. Коридора, отделявшего «грязную» и «чистую» зону бывшего кардиологического отделения главной городской клинической больницы, наспех переоборудованного в отделение для лечения пациентов с подозрением на Covid‑19, и с уже подтвержденным диагнозом.

– Морда… страшная…., надо было послушать Галю…, ‑ пробормотал себе под нос он, продолжая рассматривать свое осунувшееся, серое, с тяжелыми мешками под глазами лицо, вспомнив, что жена предлагала ему пристраивать под края маски какие‑то скользкие наклейки, которые она называла «патчи», и которые должны были защитить его лицо от раздражения. Он высокомерно отмахнулся от ее женских штучек. Очевидно, что зря…

Он с нежностью вспомнил о жене. Ее красивое, чуть пополневшее к сорокапятилетнему возрасту, лицо. Ее высокую сочную фигуру. Ее мягкие нежные руки. И самое главное – глаза! Большие, по‑восточному раскосые (спасибо татарке – матери). Светло‑карие, когда она была в духе и темнеющие в смоль, когда она злилась.

Как же ему хотелось убежать отсюда домой. К ней. Обнять ее, долго целовать в губы, щеки, уши, волосы, вдыхать знакомый аромат духов, а потом заняться сексом. Жадно. Где придется. Закончить один раз, покурить, а потом заняться снова, пока не кончатся силы.

Он работал одну двенадцатичасовую смену через двое суток отдыха. Но не мог попасть домой к жене, возвращаясь после каждой смены в оборудованный неподалеку от клиники отель для «ковидных» врачей. И так уже чуть больше месяца. Так что для него, все это время, начиная с момента когда его отделение по приказу правительства было переоборудовано в ковидно‑инфекционное, а им запретили контактировать с родными, превратилось в одну долгую, мучительную, бесконечную смену.

Он хотел было поднести руку к лицу, но тут же одернул ее, повинуясь вновь обретенному рефлексу не прикасаться к лицу руками. Даже несмотря на то, что не прошло и пяти минут, как он прошел через полную санитарную обработку в так называемом «шлюзе», при выходе из «грязной» зоны. Где снял всю экипировку, отдал ее в обработку, принял душ и надел чистую одежду.

– У рыбки‑гуппи больше мозгов, чем у вас, шеф…, ‑ вдруг кто‑то весело, со смехом, произнес прямо за его спиной.

Он обернулся и заметил, что мимо него, по направлению к «шлюзу», проплыла одна из медицинских сестер. Танюша. Чуть полноватая, миловидная девушка лет двадцати пяти, только что с медуниверситета, устроившаяся к ним ординатором за несколько месяцев до того, как начался весь этот сумасшедший дом.

Его лицо расплылось в довольной улыбке. Он нисколько не обиделся на подобную шутку от подчиненной, так как всегда старался сохранять в их преимущественно женском коллективе дружелюбную и свободную атмосферу, которая при этом не сказывалась негативно на рабочей дисциплине. За эту его способность быть одновременно и требовательным руководителем и понимающим человеком, его все в клинике любили и уважали. По крайней мере, так ему казалось. И эта его особенность была особенно важна именно сейчас, когда два десятка врачей, медбратьев и медсестер в его подчинении перестали быть просто медиками. А превратились в настоящих солдат на передовой. Когда нервы были на пределе. Когда на их глазах гибли люди. И еще, когда не было возможности вернуться домой и обнять родных, чтобы вспомнить, что существует нормальная жизнь.

– Ох как ты права, Танюша…, ‑ ответил он вслед удаляющейся девушке, вспоминая как сегодня, при заступлении на смену он забыл закрепить скотчем правый рукав на защитном костюме. А девушка вовремя заметила его оплошность, за считанные секунды перед тем, как он бы прошел в «грязную» зону.

– Отдыхайте, шеф…, ‑ мягким голосом сказала она ему перед тем, как скрыться за дверью «шлюза», на секунду обернувшись в его сторону, ловко перенеся через проем свое изящное тело.