Томасу показалось, что, но уловил мысль Кристофера. То, что этот актер может перевоплотиться в Марлоу… Возможно, это поможет решить их проблему – красиво вычеркнуть Кита из списков живых и дать ему возможность продолжить свое существование под другой личиной. Если же он ошибся, и Марлоу действительно хочет сохранить жизнь эдакому молодцу, то тоже хорошо – парень действительно не промах, и Уолсингем уже оценил открывающиеся перспективы: если этот Генри не глуп, то он согласится работать на него, а значит, рядом с Кристофером появится пара зорких глаз и чутких ушей. За таким человеком, как Кит, все равно придется приглядывать…
Уолсингем придал лицу твердость и, сурово уставившись на актера, спросил:
– Может ли королева рассчитывать на вас в этом щепетильном деле, мистер Генри Рэй?
Генри смутился под их внимательными взглядами, но нашел в себе силы произнести достойно и искренне, обращаясь прямо к королеве:
– Вы можете располагать мной всецело, ваше величество. Я не подведу ни вас, ни сэра Марлоу! Клянусь своей бессмертной душой!
Давая эту клятву, Генри прекрасно понимал, что альтернативой было бы всплыть раздувшимся утопленником в Темзе или сгнить безвестным узником в Тауэре, причем первое было куда более реальней второго. Однако он дал клятву с легким сердцем; невольно побывав в шкуре опального бастарда, Генри проникся к нему искренней симпатией, да и сейчас его будущий хозяин держал себя более чем достойно. Также Генри подумал о новых возможностях, что открывались перед ним, и они были совсем не похожи на перспективы актера, пусть даже лучшего театра Англии; а юное сердце звало к приключениям.
Видимо, тени этих мыслей все же пробежали по рдеющим румянцем лицу Рэя, и Марлоу, уловив их, довольно усмехнулся.
Он тоже был доволен, так как рассчитывал в дальнейшем использовать Генри в качестве связного между ним и Шекспиром – бросать свои труды – сонеты и пьесы он не планировал, а Генри знал уже и так много, что лучшего человека ему было не найти.
– Есть ли у тебя, мой мальчик, какая-нибудь просьба к нам? – мягким голосом спросила королева.
«Ничего не проси у сильных мира сего», – когда-то сказал ему дед. Но сейчас Генри решился нарушить заповедь старика:
– Есть и даже две, ваше величество! – ответил пылко Генри и сделал самый изящный и низкий поклон, на который был только способен.
– Вот как? Целых две? – недоуменно повела головой королева. – И какая будет первой?
– Чтобы моего деда похоронили как подобает христианину… – Генри сглотнул комок в горле, образовавшийся от охватившего его волнения. – Я, наверное, не смогу присутствовать на похоронах?
– О, конечно, Генри. Томас, распорядись и проследи, – махнула рукой королева.
– Будет исполнено, ваше величество. Но уместно ли от имени самой королевы решать столь мелкий вопрос? При всем уважении, это же не похороны знати.
– Могла я где-нибудь видеть вашего деда ранее? – спросила Елизавета, переведя взор на Генри.
– Да, ваше величество, в прошлом году мы показывали короткие комические сценки в день вашей коронации, дед играл испанского гранда.
– О, как же, помню, такой высокий мужчина с седыми висками. Стало быть, я его знаю. Знаю, Томас.
– Я вас понял, ваше величество, – поклонился Уолсингем, – я прослежу.
– Итак, теперь вторая просьба, юноша.