Макаров пошел за ней и оказался в небольшой опрятной комнате, с чистым натертым полом, с диваном и двумя круглыми столиками, вокруг которых были расставлены белые табуретки.
Он не сел, а продолжал стоять лицом к двери, за которой скрылась санитарка.
Федосеевна скоро вернулась и, провожая его через вторую комнату, шепнула:
— Доктору я не сказала, какой «больной» пожаловал. Час поздний. Но принять согласилась…
В этот миг дверь в кабинет врача распахнулась и на пороге появилась в белоснежном халате Наташа Тарасенкова. Увидев Федора, она от неожиданности подняла руку к груди. Ее глаза блестели. Овладев собой, она тихо пригласила:
— Заходите, прошу вас!
Пропустив Федора вперед, Наташа прикрыла за собой дверь и встала на расстоянии — высокая, свежая, взволнованная внезапной встречей. На ее широкий лоб и розовые щеки выбились из-под белой шапочки тонкие пряди шелковисто белокурых волос. Долго молча глядела она на Федора. С ее полных, красиво очерченных губ рвался радостный вскрик. Она вся как-то озарилась улыбкой, радостной и лучистой.
— Федя, — еле слышно проговорила, подавшись навстречу. — Я тебя так ждала!..
— Наташа, здравствуй!
Она шагнула к Федору, обхватила шею, прижалась горячим лицом к его щеке. Затем, слегка отшатнувшись, подняла сияющее счастьем кругловатое лицо, помолчав немного, прошептала:
— Колется борода. Бриться надо аккуратней, Федя.
Макаров тихонько отклонил ее, издали глянул в немного влажные глаза-васильки. Затем так же тихо наклонился и поцеловал в губы. Наташа не противилась, но больше не потянулась к нему, только смущенно и тревожно поглядела в его смуглое лицо, на котором светилась усмешка радости. Все ей в эту минуту милым виделось в нем — крепкие челюсти, круглый подбородок, толстоватые и немного выдавшиеся вперед губы, высокий лоб, медлительные движения рук и полнота звука голоса. Заметив, как он пристально смотрит на нее, отступила, присела к своему рабочему столу, положив на него обе руки. Макаров тоже присел напротив, как и она положив руки на стол. Все у них получилось как-то случайно, но оба знали, что так должно было произойти. И беспокойство, и волнение, все пережитое ею в эту зиму вдруг бесследно исчезли, словно никуда Федор из города и не выезжал. Ей становилось легко и радостно, сердце билось ровно и спокойно.
Глава третья
Когда поздно вечером Макаров пришел домой, мать посмотрела на него так пристально, во взоре ее проглядывало такое волнение и беспокойство, что он вынужден был сделать над собой значительное усилие, чтобы выглядеть жизнерадостным и веселым. Ему всегда казалось, что она читала его мысли, определяла по выражению лица внутреннее состояние, настроение.
— Федюша, тебе тут без конца звонят, звонят… — Кто же, мама?
— Вон, — Анастасия Семеновна кивнула на его дорожный чемодан. — Похоже, хозяйка…
Федор недоуменно пожал плечами.
— Какая хозяйка? Чемодан то ведь мой, мама!
— А ты посмотри, сынок.
В ее глазах он заметил лукавую улыбку. Шагнул к чемодану и, точно обжегшись, отпрянул. В его руке повисла шелковая женская сорочка.