– Я никого не обвиняю. Я и сам раньше многого не понимал. – Он обернулся. – А вы?… Вы действительно всегда были тем человеком, который делал все эти фотографии?
Фольк выдержал его взгляд, не произнеся ни слова. В следующий миг Маркович снова пожал плечами:
– Вы никогда не были обычным фотографом, сеньор Фольк.
– Я не знаю, кем я был… Зато знаю, кем не был. Я начал как все остальные: привилегированный свидетель истории, захватывающие приключения. Я был молод. Разница в том, что большинство военных фотографов, которых я знал, впоследствии открыли некую идеологию… Они стали более гуманными или притворялись, что стали.
Маркович кивнул на альбом, лежащий на столе.
– Гуманными я бы ваши фотографии никак не назвал.
– Понятие «гуманный» убийственно для фотографа. Такой фотограф начинает копаться в себе и перестает видеть в своем объективе окружающий мир. В конце концов он фотографирует лишь самого себя.
– Но вы отступили по другой причине…
– В некотором роде вы правы. В конце концов я тоже принялся фотографировать себя самого.
– Вы всегда так недоверчиво относились к местности? К жизни в целом?
Фольк задумался, рассеянно расставляя по банкам кисти.
– Не знаю. Наверное, в тот день, когда я ушел из дома с рюкзаком за спиной, я был доверчивее. А может быть и нет. Возможно, я стал фотографом именно затем, чтобы прояснить кое-какие сомнения.
– Понимаю… Учебная поездка. Научный эксперимент. Лейкоциты и все такое.
– Вот именно. Лейкоциты.
Маркович прошелся по комнате, рассматривая все вокруг себя так, словно предметы неожиданно чрезвычайно его заинтересовали: стол, заваленный тюбиками с краской, тряпки и кисти, альбом, по-прежнему лежащий на столе, книги, разложенные прямо на полу и на ступеньках винтовой лестницы, которая вела на верхний этаж башни.
– Вы спите наверху?
Фольк посмотрел на него с подозрением и не ответил. На лице Марковича появилась насмешливая гримаса.
– Вопрос совершенно невинный, – добавил он. – Мне любопытен ваш образ жизни… Я бы даже допустил бестактность, – добавил Маркович, – и спросил, всегда ли вы спите один.
«Перед вами бухта, когда-то она служила укрытием для берберских корсаров»… Голос женщины и музыка, усиленные громкоговорителем, доносились из бухты, заглушая шум мотора туристического катера, который ежедневно проплывал мимо. Фольк повернулся к окну, в которое проникали звуки, – «Сейчас в башне живет известный художник.» – и неподвижно постоял, пока катер не отплыл и музыка не стихла.
– Поздравляю, – воскликнул Маркович, – вы местная знаменитость.