— Ладно. Я дура. Набитая дура.
— Замечательно. Вот с этого и надо было начинать. А теперь иди. — Пашка ткнул стволом в машину.
Татьяна подошла к водителю.
— Бабка, простите, не знаю, как вас зовут.
— Бабкой и зовут.
— Бабка… Простите, что я не поверила… — она быстро поняла, что говорит не то. — Что я засомневалась в вашем рассказе. Что я вас обвинила во вранье. Простите.
Бабка выдержала драматическую паузу, потом демонстративно обратилась к команде.
— Ну что, мужики? Берём её?
Шило махнул рукой.
— Да, ладно. Пусть садится. — похлопал ладошкой по сиденью за Коротким. — Залазь.
— Только, голубушка, теперь так… Благотворительность кончилась. Ты нарушила закон Улья. Новеньким помогают, если те добровольно это принимают. Ты отказалась от помощи — всё. Теперь будешь нам должна. Сильно должна. Поняла? За спасение, за проезд, за одежду, за еду. Это закон Улья. За всё.
— Я отработаю. Я всё умею. Я готовить умею, и шить и…
— Стрелять умеешь? — спросил Шило.
— Да. Я уже стреляла… Из ружья.
— Ну и то хлеб…
Бабка скомандовала:
— А теперь сиди и молчи. Ясно? Можешь порыдать. Немного.
Новенькая молча, послушно покивала.
В безмолвии катились с полчаса. Пашка всё обдумывал эту ситуацию с новиками. Потом тихонько спросил у Бабки:
— Бабка, а вот мы… Мы сможем устроить у себя какие–то «Воскресенки».