— Может развернёмся уже? Народ–то — вон… Чешет, во все лопатки.
— И получим пулю от тех, кто остался? Нет. Мы никуда не торопимся.
И он начал стрелять в спины убегающим. В конце концов все дезертиры успокоились. Пардон — упокоились. А оставшиеся лежали по укрытиям и сидели за разбитыми машинами. Огонь не открывали. Понимали, что засветиться — чревато.
До противника оставалось метров триста.
Ещё одна группа стрелков не выдержала и побежала в поле. И тоже все легли под огнём Пашкиного Корда и Бабкиного Ака.
Двести метов… Сто метров…
От линии противника заорали:
— Эй! Не стреляйте! Мы сдаёмся! Сдаёмся! Скорый, не стреляй! Мы сдаёмся!
— Короткий, остановись.
Короткий остановился. Тяжело дыша, бормотал:
— На новом пепелаце… Сделаю задний ход!… Обязательно сделаю!
Муры встали, с поднятыми руками. Скорый заорал:
— Двадцать шагов вперёд.
И спросил:
— Бабка, посмотри, будь добра, никто там не затаился.
— Ну как же «никто». За фургоном один сидит. И двое вон там. Вон, где тот, который в шляпе лежит. На боку, который. За ним в кювете.
Дугин зарядил подствольник и шмальнул гранатой в кювет.
Оттуда выскочил с поднятыми руками один мур. А второй, который видимо не смог встать из–за ран, истошно орал.
Мужик, прятавшийся за машиной, тоже намёк понял и вышел из укрытия, бросив на траву автомат.
— Бабка, всё? Больше никто не прячется?