Решил не будить смену, отстоять, пока сам спать не захочет.
Часа в три ночи Беда вскрикнула. Может во сне. Но Скорый взял лампу, поднялся в «женскую», приоткрыл дверь. Прошептал:
— Маш… Это… Беда, ты чего?
Она отвечала поскуливая:
— Рана чешется. Я её во сне почесала.
Он подошел, приоткрыл одеяло. Беда зашипела:
— Дя… Паша, ты с ума сошёл? — закрылась снова.
Пашка пристрожил.
— Маша, дай я тебя полечу. Не дёргайся.
Она сердито шептала:
— Дядя Паша! У меня грудь голая!
Пашка вздохнул, покачал головой.
— А там, на земле, ты к врачам прямо в дублёнке приходила? Прекрати глупить. Есть возможность быстро выздороветь, а ты тут стеснения разводишь. Нужна мне прямо твоя «грудь».
Беда тоже вздохнула. Откинула одеяло, стеснительно отвернулась.
Скорый подумал:
— Господи. Было бы там что прятать.
Вслух конечно не сказал. Приложил руки прямо на повязку, закрыл глаза и вернул себе ощущение, которое испытал перед тем, как выключился на дороге.
И почувствовал. Аж заулыбался, — получается. Рана почти затянулась. А ребро уже стояло на месте и чернело маленькой чёрточкой трещины. Он осторожно отправил Беде немного своих сил. Черное амёбообразное пятно на ране дрогнуло и заметно сократилось. А трещина в кости исчезла вовсе.
Скорый прислушался к своим ощущениям. Вроде, всё нормально.
Отправил ещё порцию необычного лекарства. Пятно на ранении уменьшилось до размеров средней монеты. Он остановился, не стал рисковать.