Залез на крышу, залитую гудроном, и пошёл к коту. Тот не стал ждать, когда его изловят, перебежал на противоположную сторону, и перелетел с крыши на ветку растущего у стены тополя.
Пашка тихо матюгнулся и подошел к краю. Прикинул расстояние. Разбежался и прыгнул следом за котом.
Так–то он рассчитал всё правильно. Приземлился… Точнее «притополился», точно туда, куда и предполагал. Но ветка… Она сломалась.
Первой примчалась Татьяна. Упала на коленки перед Пашкой. Запричитала испугано:
— Паша! Пашенька! Что?! Где болит?!
— Кажется, руку сломал. Да ладно, Тань. Всё нормально…
Пашка, кряхтя и придерживая сломанную левую руку, сел и прислонился спиной к стволу.
— Какой там «нормально»! Не шевелись! Не шевелись! Надо шину наложить…
Пашка глянул в её расширенные от испуга глаза, в которых уже зарождались слёзы, и вот тут понял — насколько для Тьмы он дорогой человек. И насколько дорога для него эта девочка.
— Таня, не волнуйся. Я сейчас всё исправлю. Не волнуйся, солнышко моё. Я же знахарь.
Беда тоже присела рядом перед Скорым.
— Паша, я понимаю, что ты для меня на всё готов… Но только… Чёрт с ним, с этим котом.
Бабка с Ванессой подошли к валяющемуся Скорому. Бабка сплела руки на груди, глядя сверху вниз на охающего мужика, задумчиво спросила:
— Я вот что думаю… Почему, когда в кино человек падает с дерева, он кричит «а–а–а»? А когда падает в жизни, он кричит совсем другое?
— Тебя только моя лексика беспокоит? Моё здоровье тебе, как…?
— А что тебе сделается?.. Как говорится — был бы мозг, получил бы сотрясение.
— У него есть мозг, — обиделась Тьма.
— Сомневаюсь. Если бы он был, его бы не понесло на эту крышу.
— Бабка, я вообще–то руку сломал. Помогите кости соединить.
Бабка зафиксировала мёртвой хваткой предплечье Скорого. Он, пошевеливая телом, попытался соединить концы сломанной кости плеча. Ничерта не выходило. Но больно было ужасно.