Ради острых ощущений

22
18
20
22
24
26
28
30

Я повесил трубку и вернулся в пивную к своей недопитой кружке.

– Долго ты ходил, – сказал Пэдди, один из моих спутников. – Мы уже обогнали тебя на одну. Ты что, изучал надписи на стенах мужской уборной?

– Там такие штуки написаны, на этих стенах, – сообщил мой второй спутник, простоватый паренек лет восемнадцати, – которые я не очень-то понял.

– Тебе это и ни к чему, – одобрительно отозвался Пэдди. Ему было сорок лет, и он опекал многих молодых ребят.

В нашей маленькой спальне Пэдди и Гритс спали рядом со мной. Пэдди, крепкий коренастый ирландец, был настолько же сообразителен, насколько Гритс туповат, и от его быстрых глаз мало что укрывалось. С первой минуты, когда я раскрыл чемодан и стал вынимать из него вещи под любопытным взглядом Пэдди, я возблагодарил Бога за то, что Октобер настоял на полной замене моего гардероба.

– Еще по одной?

– У меня как раз на одну хватит, – согласился Пэдди.

Я отнес кружки к стойке и наполнил их вновь. Наступило молчание, пока Гритс и Пэдди рылись в карманах, чтобы отдать мне по одиннадцати пенсов. Пиво, как мне показалось, было горьким и крепким и не стоило четырехмильной прогулки, но у многих конюхов были велосипеды или развалюхи автомобили, на которых они преодолевали этот путь по нескольку раз в неделю.

– Сегодня не разгуляешься, – мрачно заметил Гритс, но потом оживился. – Завтра жалованье будут платить.

– Завтра здесь будет полным-полно, это уж точно, – поддержал его Пэдди. – Соупи и все эти ребята от Грейнджера.

– От Грейнджера? – переспросил я.

– Ну да, ты что, совсем ничего не знаешь? – сказал Гритс с легким презрением. – Из конюшни Грейнджера, что на другой стороне холма.

– Ты как будто с луны свалился, – сказал Пэдди.

– Он же никогда не работал со скаковыми лошадьми, – напомнил Гритс, стараясь быть справедливым.

– Все равно! – Пэдди отпил до половинной отметки и вытер рот тыльной стороной руки.

Гритс прикончил свое пиво и вздохнул.

– Все. Пожалуй, нам пора возвращаться.

Мы отправились обратно, в пути, как обычно, разговаривая о лошадях.

На следующий день после обеда я, как бы прогуливаясь, вышел со двора конюшни и неторопливо побрел вверх вдоль ручья, подбирая камешки и бросая их в воду. Несколько парней играли в футбол на выгоне, но они не обратили на меня внимание. Довольно далеко на холме, где ручей бежал по глубокой лощине с травянистыми склонами, я наткнулся на Октобера, который сидел на большом валуне и курил сигару. С ним была черная охотничья собака, на земле лежало ружье и набитый ягдташ.

– Доктор Ливингстон, я полагаю, – сказал он с улыбкой.