Горячее сердце, холодный расчет

22
18
20
22
24
26
28
30

— Свой жене я могу дать очень многое: высокое социальное положение, приличный счет в банке, возможность путешествовать, а главное — любовь, дружбу, заботу.

Ритка мысленно щелкнула кнутом, расставив ноги на ширину плеч.

— Единственное, чего она будет лишена, — тихо закончил Поль, — так это детей, потому что между нами не будет физической близости.

Кажется, челюсть у нее откинулась слишком громко… Совладать с мышцами лица никак не получалось, поэтому Ритка сделала вид, что хочет что-то сказать, и «мэ-э-э-э» получилось у нее очень жалобно. Он что, монах?!

— Конечно, я поясню, — сделал Поль успокаивающий жест. — Дело в том, что вот уже пять лет, как я не являюсь полноценным мужчиной. Поверь, я сделал все возможное, чтобы исправить положение. Я могу сказать, что испробовал все, что можно предпринять в этом мире, от традиционной до альтернативной медицины. Увы, результат плачевный. Не буду вдаваться в нудные подробности, если тебе будет интересно, то впоследствии я расскажу тебе более подробно о настигшей меня болезни. Сейчас я уже могу говорить об этом свободно, ну, или почти свободно, потому что я смирился, ну, или почти смирился. — Поль горестно вздохнул и замолчал.

Слово «болезнь» полоснуло Ритку по нервам. Интересно, это передается через поцелуи?

— Ты не подумай, это никак не связано с дурными болезнями, нет, это проблема генетики. Я стал импотентом… Но смена ориентации или нетрадиционный секс — это не для меня. Поэтому оставались лишь платонические отношения. Но с кем? В моем окружении не было женщины, которая согласилась бы стать моей женой, хранить мне верность и не иметь физической близости с мужем!

Ритка продолжала хлопать глазами, не в силах вымолвить что-либо достойное случаю. Она даже перестала думать о том, как глупо смотрится ее вытянувшаяся физиономия. Мысли в ее голове плавно плавали, как в вакууме, сталкивались и разлетались, не давая ей возможности хоть за какую-то уцепиться.

— Так вот, когда я понял, что никогда больше не смогу удовлетворить ни одну женщину и для меня закрыты радости сексуальных удовольствий, — продолжал тем временем Поль, — я решил (не сразу, конечно), что мне все равно лучше жениться. Понимаешь, я создан для семейной жизни, я хочу иметь рядом свою половинку, хочу кому-то дарить тепло, любовь, заботу.

«Боже, за что это мне, вроде не так уж я и грешила?» — вяло подумала Марго.

— И однажды Наташа рассказала мне, как плохо живут в России женщины, — повысил голос Поль, и его речь стала почти торжественной. — И тогда я подумал: я предложу кому-то из них удобную и во всех отношениях приятную жизнь. Вдруг в далекой России найдется такая, которая не испугается моего недуга? Я готов был усыновить детей, если бы они были у женщины, или подать документы на усыновление здесь, во Франции, окажись она бездетна. Я мечтал о нормальной дружной семье вопреки своей импотенции.

Он взглянул на Ритку, словно желая получить от нее одобрение своим действиям. Она попыталась ему улыбнуться, но получилось что-то напоминающее оскал. Она не знала, как ей следует реагировать на то, что он говорил.

— Нет, конечно, я понимал, что физическая близость — это важная составляющая, — продолжил он довольно тихо, — и, как знать, может быть, со временем я согласился бы поэкспериментировать. Ты знаешь, сейчас в продаже есть множество разных штучек…

Он бросил еще один быстрый взгляд на Ритку, сидевшую истуканом в кресле, и поспешил закончить свою исповедь.

— И мне кажется, что этим человеком могла бы стать ты! Я ни с кем не целовался больше года. Ты — первая женщина, которая пробудила во мне желание к ласке. Я понимаю, что мы с тобой слишком мало знакомы, чтобы ты смогла ответить мне взаимностью. Но и дальше скрывать от тебя правду я не имел права. Ты должна с открытыми глазами или согласиться на такого рода отношения, или отказаться от них. Единственно, прошу тебя, не спеши с ответом. Если ты скажешь «да», то я даже не стану настаивать на твоей стопроцентной верности. Все мы люди, и муж-калека — это не слишком-то приятно, тем более для такой красавицы, как ты. Но я буду прежде всего тебе другом, а уж потом — мужем. Марго, я люблю тебя! О боже, это так сложно, что я путаюсь в русских словах и не могу правильно выразить свои чувства и очертить планы! Пожалуйста, Рита, не говори мне сразу «нет». И прости, что я умолчал о своем недуге в письмах, а заманил тебя к себе в Париж. Это была хитрость, я хотел показать, как хорошо мы тут живем и какая дружная у нас семья. Я надеялся, что ты влюбишься в Париж, в Шенонсо и в меня — немножко…

Он замолчал, а она с ужасом поняла, что он ждет от нее ответа. Во время его монолога она так и не смогла найти верных слов, которые бы не ранили и не обидели его. Но, будучи по природе своей жалостливым человеком, она постаралась быть как можно мягче с этим несчастным мужчиной. Не его вина в том, что даже при плохой жизни в России она не согласится насиловать себя ненужными ей отношениями в райских условиях Франции.

— Поль, я действительно пока не могу тебе сказать ничего определенного, даже если бы ты этого от меня требовал, — напустила она тумана. — Но поверь, в твоем предложении нет ничего предосудительного. И ты совершенно правильно сделал, что рассказал мне. Что в этом постыдного? Ничего.

При этих ее словах он бухнулся на колени у ее кресла и принялся целовать ей руки. Ритке сделалось плохо — как в дурной мелодраме! Ее всегда тошнило от таких сиропных поступков.

— Знаешь, мне рассказывала бабушка, — попыталась она взять себя в руки, которые тем временем облизывал Поль, — что после Второй мировой войны с фронта возвращались живые обрубки мужчин, без рук и без ног, а их жены благодарили Бога за то, что к ним вернулись живые мужья. Ты же красивый мужчина, о таком муже можно только мечтать!

Тут она поняла, что загнула, и постаралась вновь найти нужный тон, но ничего умного и позитивного придумать не смогла.