— Бейзли. Но меня все называют просто Терри. Мы пользуемся здесь только христианскими именами.
— Спасибо вам. Вы очень мне помогли.
Она открыла перед ним дверь.
— Мне кажется, было что-то еще… Точно знаю, было.
Инспектор подумал, что, скорее всего, девушка врет. Она не походила на человека, который говорит что-то только ради того, чтобы доставить кому-то удовольствие.
— Возможно, вы вспомните это позже, когда будете работать или чем-то еще заниматься. Тогда позвоните мне, пожалуйста. Каустонское управление.
— Даже если это покажется неважным?
— Особенно если это покажется неважным. И, — он прикрыл дверь, — вы понимаете, все это останется между нами. Не стоит обсуждать это даже со своими коллегами.
— О! — У Терри вновь появились сомнения. Она казалась теперь более обеспокоенной, чем раньше. — Но… Я должна записать ваш визит в журнал.
— Впишите меня, — улыбнулся Барнеби, — как неназвавшегося клиента, который переживает из-за смерти родственника.
Было уже почти девять вечера. Инспектор Барнеби сидел за обеденным столом, глядя на полную тарелку похожих на подметку кусочков филе, черных и блестящих, как лакрица, окруженных кольцами желтовато-зеленых макарон.
— Твоя печенка с зеленью испортилась, дорогой, — проговорила миссис Барнеби, имея в виду, что когда-то она все-таки была неиспорченной.
Том Барнеби любил свою жену. Джойс была добра и терпелива. Она умела слушать. Он всегда что-то говорил, придя вечером домой, обычно о работе, зная, что любое суждение, которое она может высказать, будет непременно разумным. При этом жена умудрялась оставаться такой же внимательной и заинтересованной через полчаса его монолога, какой и в самом его начале. В свои сорок шесть лет она выглядела по-настоящему красивой зрелой женщиной, которая до сих пор была искренне не прочь заняться тем, что с лукавой ноткой в голосе обычно звала «немного пообжиматься». Она воспитала дочь, проявляя в этом деле исключительную стойкость, в одиночку проделывая все то, что обычно делят между собой двое родителей, но в чем работа не позволяла участвовать ее супругу, и при этом ни разу не пожаловалась. В их доме всегда было чисто и уютно, жена с удовольствием занималась любой скучной работой в саду, на долю мужа оставляя только самую интересную и творческую ее часть. Она была неплохой актрисой и пела, как жаворонок, и оба эти таланта выражала con brio[3] в местном музыкально-драматическом обществе. Ее единственным недостатком было то, что она совершенно не умела готовить.
Нет, подумал Барнеби, когда особенно упрямый кусок лакрицы развернулся у него во рту, поцарапав небо. Она не то чтобы не умела готовить, это было гораздо, гораздо серьезнее. Такое ощущение, что между миссис Барнеби и любым свежим, замороженным или консервированным продуктом существовала какая-то невидимая вражда. Они были рождены антагонистами. Барнеби однажды видел, как жена пекла пирог. Она не просто отвешивала и отмеряла ингредиенты, она набрасывалась на них, словно зная, что только ее внезапный и воинственный натиск может заставить их покориться ее воли. Ее руки стискивали жалкий комок теста железной хваткой.
Когда их дочери Калли было лет тринадцать, она уговорила мать пойти на кулинарные курсы. Вечером, когда та отправилась на первый урок, отец с дочерью не в силах были поверить в будущее счастье. Миссис Барнеби отправилась в путь с целой корзиной прекрасных продуктов, накрытой белоснежной салфеткой, как сказочная героиня. Три часа спустя она возвратилась с маленьким жестким блином, щедро усыпанным сморщенными и почерневшими ягодами черной смородины, больше всего походившими на кусочки угля. Она сходила туда еще несколько раз, но в конце концов сдалась, как она сама объясняла, из жалости к преподавателю. Бедная женщина, никогда еще не терпевшая в жизни столь безоговорочного поражения, впала в тяжелую депрессию.
Старший инспектор Барнеби погонял по тарелке макароны и мясо и закончил рассказывать жене о мисс Беллрингер и мисс Симпсон.
— Какая занятная история, милый. — Миссис Барнеби отложила свое вязанье — огромный мохнатый клубок мягкой кремовой шерсти. — Интересно, что же она там могла увидеть? — Супруг пожал плечами, но этот жест ее не обманул. — Думаю, теперь ты отправишься побеседовать с врачом?
— Совершенно верно. — Барнеби отложил нож и вилку. Он уже наелся. — Может быть, после его вечернего приема. Так что завтра, наверное, опять задержусь. Не волнуйся об ужине. Я поем в городе.
— Теперь можете заходить.
Барнеби появился у доктора Лесситера, как они предварительно и договорились, в одиннадцать на следующее утро. Зайдя в приемный покой, он обнаружил доктора за письменным столом, тот был чем-то крайне занят. На протяжении всего их разговора его пальцы ни на миг не прекращали движения: перебирали карандаши, подравнивали стопку фармацевтических справочников, теребили манжеты или просто барабанили по книге записей. Он коротко взглянул на визитную карточку инспектора.
ebooksa